Покушения и инсценировки: От Ленина до Ельцина

Зенькович Николай Александрович

О чем они там советовались после неудавшейся беседы — не знаю. Плеханов двинулся ко мне и завел в кабинет.

— Михаил Сергеевич продолжит отдых. Генералов остается начальником охраны на объекте, а вместо тебя… Кого ты оставляешь?

Вошел Климов.

— Вот, Олег будет выполнять твои обязанности. А тебе — три минуты на сборы, полетишь с нами в Москву.

Я — работник КГБ. Генерал КГБ. Там, в КГБ, я получал зарплату, много лет назад там, в КГБ, я давал присягу и этой могущественной организации был всецело

подчинен, более того, именно Плеханов непосредственно ввел меня в кабинет Горбачева, и он же своей властью отстраняет меня от работы.

Разговоры о том, чтобы вывести охрану президента СССР из-под крыши КГБ, велись давно. Александр Николаевич Яковлев убеждал в этом Горбачева. Во всех цивилизованных странах охрана подчинена президенту. Мы, охрана, и я в том числе, были «за». А Плеханов — против.

— Президента станет охранять только его личная охрана, — говорил он Горбачеву, — а так этим занимается весь КГБ.

Теперь с моей стороны речь шла об элементарной воинской дисциплине.

— Это приказ? — спросил я.

— Да! — ответил Плеханов.

— Вы меня отстраняете? За что?

— Все делается по согласованию.

— Давайте письменный приказ, иначе не полечу. Дело серьезное, вы завтра откажетесь, а я как буду выглядеть?

Плеханов взял лист бумаги, ручку, сел писать.

— У меня веыя на пляже, — сказал я.

— Пришлют. Три минуты на все.

Я собирал то, что было под рукой, а он писал приказ.

Вошел Болдин.

— Поехали!

Плеханов:

— Сейчас. Один момент.

Он протянул мне письменный приказ.

— На, ознакомься.

Арест — не арест? Оружие не отобрали. Я достал из сейфа пистолет и подвесил его на ремне.

У выхода из дома увидел доктора.

— Не поминайте лихом, будьте здоровы.

Конечно, мои начальники хорошо понимали, что оставить меня на даче нельзя, на сговор с ними я бы никогда не пошел, продолжал бы служить президенту верой и правддй, как это было всегда. Это значит, что я обязательно организовал бы отправку Михаила Сергеевича в Москву, не говоря уже о налаживании связи со всем миром, повторяю, и экипажи дежурных самолета и вертолета, и все наличные силы на территории дачи подчинялись мне.

Могу поставить себе в достоинство: мои шефы, зная меня хорошо, даже не пытались войти со мной в сговор.

Выехали на трех «Волгах». На заднем сиденье возле меня сидел Плеханов, впереди начальник крымской «девятки» полковник Лев Толстой. По дороге ни с кем не обмолвился ни словом…

… Много я размышлял потом. А если бы Горбачева действительно приехали арестовывать? Силой? Мы бы не дали. Завязалась бы борьба. Но если бы Крючков или его заместитель, или тот же Варенников предъявили ордер — мы бы подчинились. Подчинение воинской дисциплине — мой долг, этому я присягал.

Если суждено было случиться тому, что случилось, хорошо, что все произошло именно так.

Без замыслов ареста, угроз, насилия, шантажа. То есть в данном случае подчинение дисциплине не разошлось с нравственным пониманием долга.

Какая там физическая угроза устранения… Даже душевный покой президента в тот день че нарушили. Мы улетели, а он отправился на пляж. Загорал, купался А вечером, как обычно, в кино.

Забеспокоился он много позже, спустя более суток. То есть вечером 19 августа, когда Янаев на пресс-конференции объявил его, Горбачева, больным…

Ельцин, придя к власти, быстро сделал правильный, очень важный шаг — личную охрану вывел из-под власти КГБ, сделал ее действительно личной, подчиненной только ему…

… Внуково — 2.

Суета. Бегают солдаты.

Баранников. Шахрай. Станкевич. Подъехал Бессмертных. Меня удивило, что Баранников — министр внутренних дел, не знал, в каком самолете летит Горбачев.

— Во втором? — спросил он меня.

— В первом.

Подошел Станкевич.

— Вы разве здесь? А я думал — там.

— Меня отозвали.

Прилетел самолет, и начался спектакль.

Могу в чем-то ошибиться, но, всю жизнь профессионально занимаясь безопасностью первых лиц страны, утверждаю: был поставлен спектакль. Самолет приземлился и встал, чуть дальше, чем обычно. Как объяснял потом всей стране Руцкой: «Если вдруг аэропорт блокирован, тут же прямо и взлетаем». Глупость! У них же связь с землей. Там, в воздухе, они все знали — кто встречает, кто где стоит.

Подали трап. Открылась дверь. В проем выглянул начальник личной охраны Руцкого и с автоматом наперевес картинно сбежал по трапу вниз. Подошел к Баранникову, о чем-то пошептался с ним и также картинно вбежал обратно — в самолет.

Только после этого снова открылась дверь. Появилась личная охрана Горбачева, все — с автоматами наиеревес, как будто только что вырвались с боем из тяжелого окружения, за ними появился сам Горбачев, за ним Бакатин, Раиса Максимовна… Далее — интервью, его знаменитые слова, которые войдут в историю, о том, что там, в Форосе, он «… контролировал ситуацию».

Спустили и задний трап, там тоже охрана…

Потом Голенцов, мой второй заместитель, сопровождавший президента, рассказывал, что, когда самолет приземлился, Раиса Максимовна спросила:

— Кто встречает?

Голенцов перечислил всех, в том числе и меня.

— А этому что здесь надо? — спросила она.

Сойдя по трапу, Михаил Сергеевич прошел взглядом мимо меня, поздоровался с моим заместителем Пестовым.

Я спросил Голенцова:

— Как обстановка?

— В машине поеду я, — ответил он коротко, — остальное расскажу на даче.

Я понял, что моя песенка спета…

Из интервью Р. М. Горбачевой газете «Труд»: