Пол и характер
Шрифт:
Одни люди любят собак и не терпят кошек, другие охотно смотрят на игру котят, а собака для них является противным животным. Во всех таких случаях чрезвычайно гордились, и имели на то право, когда спрашивали: почему один предпочитает кошку, другой собаку? Почему? Почему?
Но именно здесь такая постановка вопроса менее всего кажется плодотворной. Я не думаю, что Юм и в особенности Мах правы, когда не делают никакого особого различия между одновременной и последовательной причинностью. Им приходится сильно преувеличивать известные несомненные аналогии, чтобы поддержать колеблющееся здание своих систем. Отношение двух явлений, закономерно следующих одно за другим во времени, никак нельзя отождествлять с закономерной функциональной связью различных единовременных элементов: в действительности мы не имеем права говорить об ощущениях времени и применять их координированными с другими чувствами. Кто действительно считает проблему времени разрешенной, в том случае, когда отождествляют его с часовым углом земли, тот не замечает по крайней-мере того, что если бы земля внезапно стала вращаться вокруг своей оси с неравномерною скоростью, мы бы все-таки остались с априорным предположением равномерного течения времени. Отличие времени от материальных переживаний, на чем и основывается разделение последовательной и одновременной зависимости, а вместе с тем и вопрос о причине изменений, вопрос почему тогда законы и плодотворны, когда условие и обусловленное являются друг за другом во времени. В нашем случае, как пример индивидуально-психологической постановки вопроса, в эмпирической науке, не
Привычка ставить вопрос о существующих других различиях везде, где заметно лишь какое-нибудь одно, послужит на пользу, я думаю, не только характерологии, но и морфологии, а сообразно с этим явится методом в соединении их – физиономике. Еще Аристотель обратил внимание, что многие признаки у животных не меняются, независимо друг от друга. Позднее, сначала, насколько известно, Кювье, затем Жоффруа Сент-Илэр и Дарвин обстоятельно исследовали эти явления «коррелятивности». Существование постоянных отношений можно легко понять из единства цели: телеологически следует, например, ожидать, что там, где пищеварительный канал приспособлен к мясному питанию, должны существовать жевательные аппараты и органы для схватывания добычи. Но почему все жвачные животные имеют двойное копыто, а у мужских особей рога, почему невосприимчивосгь к известным ядам у некоторых животных связана с определенной окраской волос, почему голуби с коротким клювом имеют маленькие ноги, а с длинным – большие, или почему белые кошки с голубыми глазами почти без исключения все слепы? – все эти правильные, совместно существующие явления нельзя объяснить очевидной причиной, нельзя понять и с точки зрения однородной цели. Этим я не хочу сказать, что исследование должно навсегда удовлетвориться простым констатированием факта совместного существования. Тогда было бы следовательно возможно то, что если бы кто-нибудь стал утверждать, что весьма научно, ограничиться таким наблюдением: «Если я брошу в автомат монету, то выпадет коробка спичек, а что сверх того, то метафизика, исходит от лукавого». Критерий истинного исследователя – смирение. Проблемы вроде таких, почему у одного и того же человека почти без исключения соединяются длинные волосы на голове с существованием двух нормальных яичников, представляют громадное значение, но они относятся к области морфологии и физиологии. Цель идеальной морфологии, быть может, лучше всего определяется следующим положением: морфология в дедуктивно-синтетической части не должна ползать в пластах земли и нырять в морскую глубину за каждым отдельным существующим видом или подвидом это научность собирателя почтовых марок, ей нужно из качественно и количественно определенных частей воссоздать весь организм не на основании интуиции, как мог это делать только Кювье, а на основании строгих доказательств, взятых из опыта. Точно исследованный организм мог бы дать будущей науке новое не произвольное, а с полной точностью определенное свойство. На языке термодинамики наших дней это можно так же хорошо выразить, как требование, что для такой дедуктивной морфологии организм должен обладать конечным числом свободных ступеней». Или, пользуясь высоко научным методом Маха, можно было бы требовать, чтобы органический мир, поскольку он на-учно исследуется, должен был иметь на n переменных величин меньше, чем n уравнений (именно n – 1, если в научной системе возможно одно определенное значение этого мира: уравнения при меньшем числе сделаются неопределенными, а при большем зависимость, выраженная в одном уравнении, могла бы быть опровергнута без дальнейших рассуждений другим).
Это и составляет магическое значение принципа коррелятивности в биологии! Он раскрывается, как применение функционального понятия ко всех живым существам, и потому на возможности его разработки и углубления основана надежда создать теоретическую морфологию. Причинное исследование этим не исключается: оно применено только к своей собственной области. В идиоплазме оно найдет основания для фактов, подтверждающих принцип коррелятивности.
Возможность психологического применения принципа коррелятивного изменения основана на «дифференциональной психологии», т.е. на психологическом учении о различиях. Однозначное подчинение анатомического строения и душевного склада одному принципу составляет задачу статической психофизики или физиономики.
Правилом исследования во всех трех дисциплинах должен быть поставлен вопрос: чем еще различаются два существа, оказавшиеся разными в каком-нибудь отношении? Требуемый способ постановки вопроса кажется мне единственно мыслимым «methodus inveniendi», «ars magna» названных наук, приспособленный для техники исследования Для обоснования характерологического типа не нужно будет с помощью сверлящего вопроса «почему» копаться в дыре твердого земного царства или, подобно стереотропическим червям Жака Леба, обливающимися собственной кровью, толкаясь все в один угол сосуда и не видя других заслонять шорами вид на соседнюю достижимую ниву познания, для того, чтобы дышать в глубине земли, недоступной эмпирическому по знанию. Всякий раз, когда не проявляя небрежности из-за кажущегося удобства, находят какое-нибудь различие, будет ощущаться потребность обратить внимание на другие различия в принципе неизбежно су-ществующие, всякий раз, когда к неизвестным свойствам, стоящим в функциональной связи с прежде найденными, приставить «в интеллек дозорщика», тогда увеличится надежда открыть новые коррелятивы: если вопрос поставлен, то рано или поздно, смотря по степени терпения и бдительности наблюдателя, или меньшей сложности испытываемого материала, должен явиться ответ.
Во всяком случае, пользуясь сознательно данным принципом, не надо будет ожидать, пока кто-нибудь по счастливой случайности, удачному течению мыслей, не откроет постоянного совместного существования двух явлений в одном индивидууме. Научатся тотчас же задавать себе вопрос о несомненной наличности второго явления. А ведь все сделанные до сих пор открытия основывались на счастливой комбинации представлений в мозгу одного человека!
Какую громадную роль играет здесь стечение обстоятельств, сводящих в нужный момент разнородные группы мыслей пресечения. А ведь из них-то и рождаються новые взгляды, новое миросозерцание!
Уменьшить эту роль и пользоваться ей только в отдельных необходимых случаях способна только, кажется мне, новая постановка вопроса.
При следовании действия за причиной является психологическая потребность поставить вопрос, потому что нарушение постоянства и непрерывности в данном психическом состоянии тотчас же действует волнующим образом, вызывает Vitaldefferenz (Авенариус).
Вот почему этот метод может оказать большую службу деятельности исследователя, ускорить развитие науки, признать применимость коррелятивного принципа (принципы соотношения), значит признать метод, который в силу своей производительности мог бы способствовать созданию все новых и новых взглядов.
Глава VI.
Эмансипированные женщины
Непосредственным дополнением к дифференциально-психологическому применению принципа половых промежуточных форм является прежде всего теоретическое и практическое разрешение вопроса, которому собственно и посвящена эта книга. Вопрос этот разрешается здесь постольку, поскольку он не имеет отношения с теоретической стороны к энтологии и политической экономии, т. е. социальным наукам в широком смысле слово, а с практической – к правовому и хозяйственному строю, иначе говоря, социальной политике. Я имею в виду женский вопрос. Ответ, который думает дать эта глава, не исчерпывает проблемы, поставленной нашими иследованием: он лишь предварительный, так как из указанных до сих пор принципов ничего более вывести нельзя, основывается он всецело на самых обыденных фактах единичном опыта, от которых невозможно возвысится до всеобщих законов, имеющих
Из предыдущего довольно ясно, как мы применим наши принципы. Именно: у каждой женщины потребность и способность к эмансипации основана на имеющейся у нее части М. Понятие эмансипации очень растяжимо. Увеличить его неястность было в интересах тех, кто пользуясь словом, часто преследовал практические цели, не предпринимая теоретического рассмотрения предмета. Под эмансипацией женщины я во все не понимаю таких, например, фактов, как полное ведение домашнего хозяйства, причем супруг больше похож на бессловесное животное, не причисляю сюда и храбрости пойти ночью без провожатого по опасным местам. Не отношу я к эмансипации пренебрежения общепринятыми обычаями, которые почти запрещают женщине жить одной, посещать мужчину, самой или другим в ее присуствии затрагивать темы о половой любви. Сюда не относятся также попытки к самостоятельному существованию, посещение университета, консерватории или учительского института. Есть, вероятно, еще много фактов, которые без всякого разбора прикрываются большим щитом эмансипационного движения. Эмансипация, которую я имею в виду, не есть также желание добиться одинаковом положения с мужчиной. Для нашей попытки осветить женский вопрос проблематично является лишь желание женщины внутренне сравняться с мужчиной, достичь его духовной и нравственной свободы, его интересов, его творческой силы. Я здесь буду утверждать, что у Ж нет никакой потребности и сообразно с этим способности к пикой эмансипации. Все действительно стремящиеся к эмансипации, все знаменитые и духовно выдающиеся женщины всегда выказывают многочисленные мужские черты характера, а при более внимательном наблюдении в них заметны анатомические мужские признаки, приближающие их к мужчине.
Только из числа явно выраженных половых промежуточных форм, можно сказать половых средних ступеней, причисляемых обычно к «женщинам», выходят те женщины прошлого и настоящего, имена которых приводят защитники (мужчины и женщины) стремлений к эмансипации для доказательства женских способностей. Первая исторически известная женщина, Сафо, отличается обратно половыми признаками. От нее даже исходит обозначение половых сношений среди женщин сафическая, лесбийская любовь. Здесь видно, как важны для нас выводы III и IV главы при решении женского вопроса. Находящийся в нашем распоряжении характерологический материал о так называемых «значительных женщинах», т.е. de facto эмансипированных, настолько темен, толкование его приводит к такой массе возражений, что мы не надеемся с его помощью удовлетворительно решить данный вопрос. У нас не было бы принципа, посредством которого можно, не допуская двусмысленности, установить положение человека между М и Ж. Такой принцип найден, однако, в законе полового прияжения между мужчиной и женщиной. Его применение к проблеме гомосексуальности показало, что женщина, чувствующая половое влечение к другой женщине – наполовину мужчина. Но этим для каждого отдельного исторического случая уже доказан тезис, что степень эмансипированности женщины совпадает со степенью ее мужественности. Сафо лишь начинает ряд женщин, внесенных в список женских знаменитостей, и все они при этом или гомосексуальны, или, по крайней мере, бисексуальны. Филологи ревностно старались очистить Сафо от подозрения в действительно существовавших у нее любовных сношениях с женщинами и объяснить их простой дружбой, как будто такой упрек, если б он был справедливым, мог быть оскорбителен для женщин в нравственном смысле. Напротив, во второй части будет ясно доказано, что гомосексуальная любовь гораздо более возвышает женщину, чем гетеросексуальная. Здесь пока достаточно заметить, что склонность к лесбийской любви в женщине есть следствие ее мужественности, а последняя является условием ее более высшей структуры. Екатерина II, шведская королева Христина, на основании одного указания высокоодаренная слепая и глухонемая Лаура Бриджмэн, безусловно Жорж Санд были отчасти бисексуальны частью даже исключительно гомосексуальны, точно так же, как многие женщины и девушки с заметным дарованием, с которыми я имел случай познакомиться.
Что касается большого числа тех эмансипированных женщин, относительно которых нет никаких указаний об их склонности к лесбийской любви, то и здесь мы почти всегда располагаем другими признаками, доказывающими, что когда я говорю о мужественности всех женщин, имена которых с известным правом приводятся как доказательство женской даровитости, то это вовсе не произвольное утверждение и небессердечный, желающий все приписать мужскому полу, алчный эгоизм. Ведь дело в том, что как бисексуальные женщины состоят в половых сношениях с мужественными женщинами или с женственными мужчинами, так и гетеросексуальные женщины обнаруживают свое содержание мужественности тем, что дополняющий их мужчина не вполне настоящий. Из многих «связей» Жорж Санд самая известная – с Мюссе, жен-ственнейшим лириком, какого только знает история, и с Шопеном, которого можно назвать единственным женским композитором, настолько он женственен. Виктория Колонна менее известна по своему поэтическому творчеству, чем по тому почитанию, которое питал к ней Микельанджело, состоявший в эротических связях только с мужчинами. Писательница Даниель Стерн была возлюбленной Франца Листа, в жизни и творчестве которого есть несомненно что-то женское, дружба которого с Вагнером, тоже не вполне мужественным, во всяком случае, склонным к педерастии, заключает в себе столько же гомосексуальности, как и мечтательная любовь к Вагнеру баварского короля Людвига II. Весьма вероятно, что Жермена де Сталь, книгу которой о Германии следует считать самой значительной из всех, написанных женщинами, находилась в гомосексуальной связи с учителем своих детей Августом Вильгельмом Шлегелем. Мужа Клары Шуман, судя только по лицу, можно было бы признать в известные периоды жизни более приближающимся к женщине, чем к мужчине, да и в музыке его много, хотя и не всегда, женственности. Там, где указания о людях, с которыми у женщин бывали половые сношения, отсутствуют, или где такие лица вообще не названы, там их вполне заменяют сообщения о внешности знаменитых женщин. Они покакзывают, насколько мужественность этих женщин выражена в их лице и фигуре и подтверждают таким образом, точно так же как и дошедшие до нас портреты некоторых из них, справедливость высказанного мнения. Говорят, например, о широком, могучем лбе Джордж Элиот; «ее движения и мимика были резки и определенны, но им не доставало грациозной, женственной мягкости». Мы знаем о «редком, одухотворенном лице Лавинии Фонтана, которое нравилось нам каким-то особенно странным образом». Черты лица Рашели Рюйш «носят почти определенный мужской характер». Биограф оригинальной поэтессы Аннет фон Дросте – Гюльсгоф сообщает о ее «тройной, как у эльфа, нежной фигуре», а лицо ее по своему выражению строгой мужественности отдаленно напоминает черты Данте. Писательница и математик Софья Ковалевская, подобно Сафо, обладала ненормально короткими волосами, они были у нее еще короче, чем обычно у современных поэтесс и студенток, которые неизменно призывают ее в качестве свидетельницы, когда речь заходит о духовных способностях женщин. А кто в лице выдающейся художницы Розы Бонер найдет хоть одну женскую черту, тот просто будет обманут звуком ее имени. Знаменитая Елена Петровна Блаватская имеет также очень мужественную наружность. О живущих и действующих эмансипированных женщинах я умышленно не упоминаю, хотя собственно они-то и побудили меня высказать некоторые мысли и вполне подтвердили мое мнение, что настоящая женщина не имеет ничего общего с «женской эмансипацией». Исторические иследования должны отдать полную справедливость народной поговорке, задолго предрешившей результаты: «Волос долог да ум короток». Эти слова вполне согласовываются с действительностью, если вспомнить сделанное во II главе ограничение.