Пол Келвер
Шрифт:
Я поделился с ним своими опасениями. В столе у меня лежала драма в пяти действиях; если бы нашелся дальновидный директор, согласившийся принять ее к постановке, человечество бы содрогнулось, а я бы покорил сердца театральной публики и утвердил за собой славу идейного драматурга. Но я понял, что с Ходгсоном этот номер не пройдет, и промолчал.
— Ерунда, — принялся уговаривать меня Ходгсон. — Нет ничего проще. Придумайте побольше комических сцен, где мог бы блеснуть Э.; у вас это недурственно выходит. Для Г. сочините что-нибудь в темпе вальса. Д любит менять туалеты — напишите ей роль, где бы она переодевалась каждые четверть часа. И все —
— Вот что я вам скажу, — продолжал Ходгсон. — В воскресенье мы всей компанией поедем в Ричмонд, Я уже заказал омнибус на половину одиннадцатого от театра. Поговорите с актёрами, узнайте, кто на что способен. У Э; есть какие-то соображения на этот счет, он их вам выскажет. На следующей неделе подпишем договор — и за работу.
Грех было упускать такую редкую возможность, хотя я и понимал, что в случае успеха прочно закреплю за собой репутацию шута. Но за комические оперы платят хорошие деньги.
На Стрэнде собралась небольшая толпа. Наш отъезд привлек внимание.
— Что случилось? — поинтересовалась наша примадонна, выходя из кэба; она опоздала на четверть часа. — Уж не пожар ли?
— Ваши поклонники собрались приветствовать вас, мадам, — объяснил мистер Ходгсон, не отрывая глаз от письма.
— О Боже! — вскричала примадонна. — Так едем же поскорее!
— Попрошу вас на козлы, дорогая моя, — распорядился Ходгсон.
Я и три других джентльмена бросились предлагать ей свою руку; пугаясь и ахая, она с нашей помощью преодолела две ступеньки и уселась рядом с извозчиком. Но с отправлением опять вышла заминка: наш низенький комик все никак не мог влезть на подножку — пару раз он оступался и падал в руки флегматичного швейцара. Толпа, состоящая главным образом из мальчишек, по достоинству оценила его старания и наградила аплодисментами. Под одобрительные крики публики наш комик предпринял третью попытку — на этот раз он пополз на четвереньках; выбранный способ передвижения оказался удачным, и, взобравшись на империал, он, облегченно вздохнув, плюхнулся на колени тенору. Тенор криво улыбнулся.
Каждый кэб, который нам удавалось обойти, — а таковых оказалось не меньше дюжины — комик приветствовал вставанием и глубоким поклоном; после этого он падал либо на меня, либо на тенора. Его игра вызывала бурное одобрение зрителей; не аплодировали лишь мы с тенором. За Чаринг-кросс экипажей на улицах заметно поубавилось, на нашу колымагу перестали обращать внимание, и комик, к вящему нашему с тенором удовольствию, наконец-то угомонился.
— Меня иногда спрашивают, — сказал он, отряхивая пыль с колен, — почему я выкидываю такие номера — ведь я же не на сцене. А мне просто приятно. Как-то на днях я возвращался в Лондон из Бирмингема, — продолжал он. — В Уилисдене открывается дверь и входит ревизор. Я его отталкиваю, выпрыгиваю из вагона и пускаюсь наутек. Он, естественно, бросается в погоню и ну кричать: «Держи его, держи!» Долго я его мотал. Что за кутерьма поднялась, вы и представить себе не можете. Человек пятьдесят вышло из вагона посмотреть на представление. В конце концов меня поймали. Тут-то я ревизору и объявляю: виноват, дескать, и готов нести ответственность по всей строгости закона — билет у меня в первый класс, а я еду вторым; тут я не соврал, так оно и было. Думают, что я работаю на публику. Нет, исключительно из удовольствия!
— Дорогое удовольствие! — заметил я. — Ведь, наверняка, не все вам с рук сходит?
— Вот и жена моя все про то же, — ответил он. — Ведь у любого порой возникает
— А сегодня ее нет? — спросил я, оглядевшись.
— У нее страшные головные боли, — ответил он. — Она все больше лежит дома.
— Извините. — Я не отдавал дань приличию, мне действительно стало жутко неловко.
По дороге в Ричмонд не раз и не два просыпалось в нем это неуемное желание подурачиться. Когда мы проезжали через Кенсингтон, он водрузил на нос рожок и стал балансировать, пытаясь удержать его в вертикальном положении; это привлекло внимание зевак. В Кью у ворот пансионата для юных девиц он велел извозчику остановиться: ему, дескать, нужно разменять шестипенсовик; он забежит на минутку к девочкам — наверняка у них найдется мелочь. В Ричмонде он собрал целую толпу; жертвой его остроумия оказался несчастный глухой и полупарализованный старик, которого он уговаривал дать нам покататься в его инвалидной коляске, за что сулил целый шиллинг.
Мы бешено хохотали над его ужимками и шуточками; не смеялся только Ходгсон, поглощенный чтением писем, и элегантная молодая дама, имеющая в свете какой-то вес; она недавно развелась, и весьма удачно: мало того, что из суда она вышла с незапятнанной репутацией, — ее бывшего муженька обязали выплачивать ей по сто фунтов еженедельно.
В гостиницу мы прибыли за четверть часа до обеда и отправились гулять в сад, На глаза нашему комику попался почтенный джентльмен преклонных лет; он сидел за столиком и потягивал вермут. Комик замер как вкопанный, всем своим видом изображая изумление; затем он подбежал к незнакомцу и заключил его в горячие объятия. Мы пришли в полный восторг.
— Чарли сегодня в ударе, — сказали мы друг другу и поспешили за ним.
Почтенный джентльмен отстранил комика и окинул его недоумевающим взглядом.
— А как тетя Марта? — спросил наш комик. — Как там старушка? А ты держишься молодцом, приятно это — видеть! А она-то как?
— К моему глубокому сожалению… — начал почтенный джентльмен.
Комик в ужасе отпрянул. Стали собираться зеваки.
— Не надо! Не надо мне об этом! Неужели отдала Богу душу! Я этого не переживу!
Лицо его исказила гримаса боли; он обнял почтенного джентльмена за плечи. Тот продолжал недоумевать.
— Я не понимаю, что вы тут несете, — сказал джентльмен, которому, похоже, это уже надоело. — Я вас не знаю.
— Не знаешь? Ты хочешь сказать, что забыл меня? Веда ты же Стегглис?
— Нет, — отрубил незнакомец.
— Пардон, обмищурился, — извинился комик. Он выхватил из-под носа незнакомца бокал с остатками вермута, залпом осушил его; и поспешно удалился.
Почтенный джентльмен так и не понял, что стал жертвой розыгрыша, и кто-то из нас поспешил объяснить ему, что он имел честь беседовать с Э., с самим Э., тем самым Чарли Э.
— Да? — проворчал почтенный джентльмен. — Тогда потрудитесь передать ему, если мне захочется посмотреть на его кривляние, то я куплю билет в театр. А бесплатных представлений мне не нужно.
— Вот вздорный, старикашка! — сказали мы и поспешили в гостиницу вслед за комиком.
За обедом он продолжал в том же духе; поцеловал лысого официанта в затылок, будто бы приняв его за лицо; велел подогреть горчицу; делал вид, что собирается украсть вилку; а когда принесли чаши для полоскания рук, то снял пиджак и попросил дам отвернуться…