"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель

Суржиков Роман Евгеньевич

– Это какое же? – сверкнул глазом Снайп. В благие дела, творимые лордами, он не верил.

– Жена у него… – начал Хармон и понял, что про невестин выкуп говорить-то как раз не стоит. – Леди Иона желает открыть госпиталь, помогать увечным и хворым. Вот на это денежки и понадобились.

– Добрая душа, – сказала Луиза, Вихорь кивнул. Джоакин тоже согласился, хотя и покривил губы. Один Снайп недоверчиво покачал головой. Спорить он не стал, но видно было, что чует подвох в словах хозяина. Ну и пусть тебе, – решил Хармон. Не веришь – так не верь. Правда все равно настолько диковинна, что ты ее в жизни не угадаешь!

Вскоре обоз тронулся в путь.

Городок мало чем был примечателен. Протискиваясь его улочками, Хармон видел все, что обыкновенно увидишь в небольших городках. Очередь у колодца галдит и хихикает,

добрая половина ее – дети. Толстая женщина ведет по улице худосочного мужичка, щедро награждая его тумаками. Он, похоже, пьян в стельку: то и дело спотыкается, и жене приходится ловить его за шиворот. Двое подмастерьев спешат куда-то с увесистыми котомками за плечами, но все же находят время задержаться и поглазеть на мрачного старикана, прикованного к позорному столбу. На церковной паперти несколько нищих просят милостыню: у одного сухая рука, у другого – следы пчелиной напасти на лице, его сторонятся. Над переулком полощется на ветру выстиранное белье; две соседки – носатая старуха и веснушчатая молодка – неторопливо бранятся, высунувшись в раскрытые окна. На мосту, у бочки уличного торговца пивом, собралась кучка горожан, кто-то возмущается – видать, пиво жидковато… Словом, обычная жизнь, обычные люди, вот только глядел на все это Хармон другими глазами. Еще совсем недавно ровнял бы себя с этими людьми: он лишь половчее слегка, а так – такой же, ничем не особенный. Но теперь Хармон смотрел на мещан словно бы со стороны и сверху, как будто из окна верхнего этажа собственного дома. А вот, кстати, и дом неплохой: трехэтажный, четыре окна на площадь, второй этаж выдвинут на колоннах, нависая над улицей. Там, под навесом, лотки можно поставить, если вдруг захочется поторговать по старой памяти. Фасад расписан слегка игриво: голая женщина льет воду из кувшина, птички порхают, здесь вот козочка с золотыми рогами. Это хорошо, когда дом выглядит радостно. Не то, что какие-нибудь мрачные гербы с оскаленными волками или когтистыми нетопырями! Интересно, сколько стоит этот дом? Пожалуй, что сотни три…

Способность считать в уме быстро и незаметно для окружающих – часть мастерства торговца. Люди не любят, когда ты слишком расчетлив. Положим, продаешь ты фунт чаю за тридцать шесть агаток, а богатый покупатель говорит: «Возьму семь фунтов. Почем отдашь? Сколько скинешь от суммы?» Если начнешь хмурить брови, шевелить губами, про себя числа проговаривая, да еще, чего доброго, счеты достанешь – покупатель скривится, подумает: «Ууу, какой скупердяй! Каждую монетку считает. Пойду-ка лучше других торгашей поспрашиваю, у них дешевле выйдет». Совсем иное дело, если мгновенно прикинешь в уме, что прибыль твоя на этой продаже – сотня с гаком агаток, и двадцать из них можно и скинуть, но лучше – не двадцать, а десять. А для ровного счета – восемь, это как раз одна серебряная глория выйдет. И вот, не моргнув глазом, считаешь все это в уме, и тут же, с широким таким взмахом рукой говоришь: «Кому другому – не уступил бы, но вам, добрый господин, – полновесную глорию уступлю!» Тут уж покупатель твой, никуда не денется.

Хармон сидел на козлах телеги, полуприкрыв глаза, вполуха слушал, как бранятся в очередной раз Луиза с Вихрем, как Джоакин, пристроившись около задка фургона, втолковывает что-то сидящей там Полли, как Снайп ворчит на встречных крестьян – с ними не разминешься на узкой дороге. Казалось, торговец безмятежно дремлет, разморившись от весеннего солнышка… однако, он не дремал, а с легкостью, вызвавшей бы зависть у многих студентов, суммировал, перемножал и делил в уме.

Хороший дом на центральной площади, где-нибудь, скажем, в Смолдене – три сотни. Для запаса, возьмем четыре сотни: вдруг ремонт потребуется или продавец заартачится. Дальше, кони. Тройка верховых: один пусть будет рыжий красавец-литлендец, чтобы городским толстосумам завидно стало, – это пара сотен. Потом, гнедой жеребец – западник, похуже родословной, но выносливый и смирный; и белая кобыла – ведь женюсь же я со временем, а жене белая лошадь хорошо подойдет. Эти двое станут мне, положим, в сотню эфесов. Потом, два экипажа: крытая карета и тарантас без верха, а к ним шестерка упряжных лошадок – три сотни… нет, три с половиной пускай. Карету ведь захочу знатную, со стеклами, медными украшеньями и фонарями. Сарай для конюшни понадобится – это недорого, хватит дюжины эфесов. Построю баню… нет, лучше – купальню! Как на юге делают: мраморная такая круглая изба, вроде часовенки, посередине – большая лохань с горячей водой, вокруг – лавки, покрытые коврами, чтобы полежать, а по стенам и потолку –

резные узоры. Красиво! Ни у кого в городе больше такого не будет. Во что обойдется? Ну, сотни полторы, пожалуй. Может, две…

Обоз катил среди полей, желтых от гречневого цвета. Луиза назвала Вихря старым ослом, которому в башку четыре ржавых гвоздя вбили, плюнула и ушла в заднюю телегу. Снайп вытащил откуда-то вяленого озерного карасика и принялся грызть. Рыбешка благоухала еще похлеще, чем давно нестиранная рубаха охранника. Джоакин рассказывал Полли про Запад, с мечтательным видом ронял слова: свобода, простор, лихие кочевники, кони, свобода. Девушка ахала и чистила для него яблоко.

А Хармон Паула Роджер вел дальше свою думу: нужны будут слуги. Повар с поваренком, пара лакеев, пара горничных, пара конюхов, кучер. Да еще охранников человека три. Немаленькая компания вышла! Сюда же докину пропитание для всех, овес и сено лошадям. Обойдется в полдюжины эфесов за месяц. Это значит, восьмисот золотых хватит с лихвой на десять лет вперед. И потом, хотел я винный погреб открыть: значит, прикупить дом с подвалом, запастись вином, людей нанять… сотни в полторы обойдется. Сколько же выходит общим счетом?

Выходило две тысячи двести золотых эфесов за все про все. Если продать Священный Предмет за четыре тысячи, то останется тысяча восемьсот монет. Плюс те триста пятьдесят, что скоплены на банковском счету. Две тысячи сто пятьдесят золотых – свободных! Просто, на жизнь!

– Знаешь, – сказала Полли Джоакину… это когда же они на «ты» успели перейти? – знаешь, стыдно сказать, я в седле никогда не сидела! Выросла в городе, его по кругу за час пешком обойдешь. Верховых лошадей в Ниаре только вельможи держали.

– А что, если я научу тебя? – воин наклонился к ней и подмигнул. – Хочешь?

– Еще бы!

– Тогда давай ко мне!

Он подхватил ее, и Полли очутилась на спине Джоакиновой кобылы, впереди воина. Он отдал девушке вожжи и накрыл ее ладошки своими руками.

– Удобно сидишь? Чувствуешь лошадь?

Надо полагать, Полли чувствовала не только лошадь, а и кое-кого поинтереснее – она прижалась спиной к груди Джоакина и порозовела от удовольствия. Парень ударил кобылу пятками и пустил рысью, они вырвались вперед обоза.

Хармон смотрел им вслед из-под приопущенных век и завершал подсчет. Сколько лет мне еще отмерено на свете? Это вопрос неясный, но, положим, боги милостивы будут, и тридцать весен еще повстречаю. Значит, если распределить остаток денег на эти годы, то выйдет у меня по семьдесят эфесов на год, или по шесть на месяц. И это – не считая доходов от винного погребка! Глядишь, и все десять наберутся! Торговец не сдержал улыбки. Десять золотых в месяц – на прихоти, забавы, нарядные кафтаны, вкусные вина, яркие свечи, на певцов и девочек! Эх, заживу! Тьма, прав был граф Виттор, прав как черт: все теперь по-новому будет. Начинается новая жизнь Хармона Паулы Роджера! Точней, начнется через месяц-другой – сразу, как продам Предмет.

Джоакин с девушкой ускакали далеко вперед и свернули с дороги в поле. Белокурые волосы Полли растрепались, ветер донес до Хармона девичий смех. Торговец почесал грудь и понял, что в картинке его новой жизни одна деталь еще не прорисована как следует: жениться нужно, вот что.

* * *

Из четырех возможных покупателей, чьи имена назвал граф Виттор, двоих Хармон решил навестить в первую очередь. Причина проста: эти двое находились ближе других – здесь, в герцогстве Южный Путь. Барон Хьюго Деррил – доверенное лицо герцога – жил в столице Южного Пути, Лабелине. Гобарт-Синталь – успешный купец-корабельщик – обретался в Солтауне, порту на Восточном Море. Хармон Паула Роджер решил начать с Гобарта. Барон Деррил слишком могуществен, к тому же, за ним ходит слава жестокого и мрачного человека. А Гобарт-Синталь – торговец, хоть и богатый, с ним Хармон быстрее найдет общий язык.

В Солтауне Хармон прежде не бывал, как и все его спутники, так что пришлось выспрашивать дорогу. Крестьяне, что в жизни не ходили дальше трех миль от своего села, в качестве объяснения только махали рукой примерно на восток:

– Солтаун?.. Кажись, там вот, где-то за холмами, в лесу…

Зачуяв неладное, Хармон уточнял:

– Как это – в лесу? Солтаун – морской порт.

– Ах, порт!.. Ну, тогда, знамо дело, на море! Чего ж ты спрашиваешь?

Слова «на море» крестьяне произносили так, словно это было ясное и точное описание местоположения города. Ничего, что морской берег тянется вдоль всего восточного края герцогства – миль двести.