"Полари". Компиляция. Книги 1-12+ путеводитель
Шрифт:
Старый охотник зловеще понизил голос:
– Но только не больно уповайте на это. На глаз не различишь, сколько траве лет. Бывает, вот растет отличная крепкая многолетка, идешь себе по ней, а тут полынья, что всего-то прошлым летом сетью покрылась. По цвету – ровно такая же! Но ступишь на нее – и прощай. Вот так-то, родимые. Есть у сети еще одно опасное свойство. Она прочна, пока цела. Но если появляется разрыв, то около него трава тут же становится ненадежной. На краю полыньи сеть даже зайца не удержит! Подогнется и уронит в воду. Поэтому дело такое: пока идешь по целой траве, то живешь. Если хотя бы одной ногой прорвешь сеть, то, считай, ты этой самой ногой уже стоишь на Звезде. В тот же миг падай на
– Это в том случае, если провалишься одной ногой, верно? – спросил Ориджин. – А если всем телом нырнешь – что тогда?
Колемон как-то странно усмехнулся.
– А ничего не делать, ваша светлость. Можно воды хлебнуть, чтобы быстрей уйти и поменьше мучаться.
– Неужели нет спасения?!
– Ну, ваша светлость… – белобородый охотник пожал плечами, – всякое, конечно, бывает… Если человек богам уж очень приглянется, то могут и из полыньи вытащить. Попытаешься лечь на край травы животом, руками подальше от дыры уцепишься, потянешь себя – авось выползешь… Да только по шансам это – все равно как медведя поленом убить.
Молчание сделалось мрачным – или Эрвину это только почудилось?.. Колемон поднял узловатый палец и сказал:
– Главное вот что. Запомните накрепко, родные мои. Если кто провалился – не подходите к нему. Есть веревка – можно тянуть, хотя и это опасно: веревкой можно распороть сеть. Но не подходить. Будь он тебе сват, кум, брат, хоть отец родной. Хоть плакать навзрыд будет, хоть заклинать именами всех Праматерей с Праотцами вкупе – стой в двадцати шагах и смотри, как тонет. Нет сил смотреть – отвернись. Но помни: подойдешь к нему – умрешь. В десяти шагах от дыры сеть уже не выдержит стоячего, а в паре шагов и лежачего не удержит. Приблизишься к полынье – провалишься. Вот так-то.
Эрвин зябко поежился от этих слов. Механик Луис тихо охнул, Филипп Лоуферт издал смешок, похожий на хрюканье. Воины ничем не выказали беспокойства.
Юный охотник сказал старшему:
– Про черную воду еще скажи, а.
– Да, это малыш верно напомнил. Сеточница не растет на чистой воде – только на болотной жиже. Гниль – она и плотнее, и питательнее. А на чистоводье сеточнице голодно, да и удержаться трудно. Вот она и не живет там. Потому есть в Мягких Полях участки, где видно воду. Бывают большие: сотни шагов в ширину, а то и полмили. Это значит, там очень глубоко, гнилая жижа осела ко дну, а наверху чисто. Такие места зовутся черной водой. Их нужно бояться сильнее, чем смерти. Кто-то подумает: чистая водичка, отчего бы не напиться? А если совсем дурак, то скажет: можно напрямик переплыть, а не обходить два дня. Да, плыть в черной воде можно – она ведь чистая у поверхности. Не затягивает, как жижа. Но беда в том, что ты из нее вылезти не сможешь. Никогда. По краю чистоводья травяная сеть совсем хилая, ни за что ты на нее не выберешься. Полезешь – прорвется. Поплывешь в другое место, полезешь – и там прорвется. В третье, в четвертое, всю заводь оплывешь – нигде не спасешься. Потому такая смерть – самая худшая. В жиже утонешь за минуты, а в черной воде… Сказывают, был такой охотник – Джон Барсук. Он упал в черную воду и плавал трое суток. Лишь на четвертые совсем выбился из сил и ушел.
Эрвин не нашел слов. А вот капитан Теобарт – тот лишь спросил:
– Когда выступаем?
Выступили на рассвете. План заключался в том, чтобы к вечеру добраться до сухого островка и там заночевать. Островок виднелся издали: на нем росли деревья. Крохотная рощица среди бескрайнего простора Полей. На взгляд до нее было миль пять – совсем немного, если брать по меркам суши.
Шли по отмели.
–
Эрвину пришлось долго присматриваться, чтобы разглядеть среди сочно изумрудной травяной сети полосу желтоватого оттенка. Она имела в ширину от силы десять шагов и уходила вглубь болота. Вела примерно в сторону рощицы, но не прямиком, а зигзагом.
На эту полосу и вступил отряд.
Никогда не думай, что ты привык к походной жизни! Не обманывай себя. Невозможно привыкнуть к этому, как нельзя до конца смириться с неизбежностью смерти.
Не воображай, что сделался бывалым путешественником. Даже если ты научился питаться полусырым мясом и полувареными бобами, если овладел умением не расчесывать до крови укусы москитов, если ты мужественно терпишь хвойные иголки в сапогах, за шиворотом и под исподним, и даже если тебе послан богами талант засыпать мертвецким сном в любом положении и при любой температуре воздуха – не воображай о себе. Сколь велики бы ни были твои успехи, не думай, что научился путешествовать. Мастерство путника – сродни воинскому. Оно приходит с годами изнурительных тренировок, с потом и кровью, с горькими слезами, и многим несчастным суждено погибнуть, так и не достигнув совершенства.
Так думал Эрвин София Джессика, глядя себе под ноги. При каждом шаге желтовато-зеленый настил из сплетенных листьев и черенков вминался на полфута, под сапогом возникала ямка, проступала вода. Она была масляниста и густа, не текла, а сочилась. К тому же, вода источала гнилостный смрад. Эрвин убирал ногу – и поверхность выравнивалась, ямка исчезала, только трава в том месте оставалась влажной. Идти можно было лишь высоко поднимая ноги, словно по свежему снегу или толстой перине. Сказать, что так двигаться тяжело, – не сказать ничего.
О езде верхом пришлось позабыть в тот самый час, когда отряд вступил на Мягкие Поля. Конь со всадником слишком тяжел, он неминуемо продавит слой сеточницы и провалится в топь. Эрвин предположил, что болото не примет во внимание герцогский титул и не сделает для него исключения, так что шел пешком наравне с греями. Хотя нет, не наравне: греи отшагали уже миль триста и хорошо натренировали ноги, Эрвин же проделал весь предыдущий путь в седле. Пожалуй, наравне с ним был сейчас один лишь Филипп Лоуферт: имперский наблюдатель вполголоса проклинал все, что попадалось ему на глаза, и цеплялся за плечо своего слуги.
Эрвин вел Дождя в поводу. Копыта жеребца были обвязаны здоровенными пучками хвороста – чтобы меньше продавливать траву. За пару часов пути они отсыревали и тяжелели, конь волновался из-за странного ощущения, принимался бить копытом, норовил скинуть хворост. Тогда нужно было остановиться и успокоить его, приласкать, уговорить терпеливо идти дальше.
– Хороший мой, не волнуйся, все хорошо, потерпи всего несколько дней! – приговаривал Эрвин, поглаживая морду жеребца, и думал с обидой: вот интересно, почему меня-то никто не утешает? Можно подумать, мне легче, чем ему!