Полдень 23 век. Возвращение Тойво
Шрифт:
И тут я почувствовал, как кто-то схватил меня за руку слева и, повернувшись, увидел Ростислава, и кто-то схватил меня за руку справа и я увидел Кая Сигбана… Я чувствовал, что они пытаются удержать меня и нейтрализовать эту Черную Бездну, неумолимо надвигающуюся на нас, но она подползала все ближе и уже почти касалась наших лиц… И моей последней мыслью было: «Боже, неужели конец…»
Но вдруг словно луч Света рассек эту Черную Бездну, и Свет этот расширился, и в этот проем Света шагнули навстречу нам из какого-то сияющего пространства три золотистые высокие фигуры. И они встали и простерли лучи-руки
— Аико! — крикнул я и потерял сознание.
Когда я открыл глаза, она заботливо держала мою голову у себя на коленях.
— Значит, тебе удалось», — прошептал я, приподнимаясь.
«Да», — кивнула она, целуя меня.
Остальные стояли надо мной и улыбались… И мне вдруг вспомнились слова Даниила Логовенко, сказанные им тридцать лет назад: «…мы придем на помощь, не задумываясь и всей своей Силой».
— Кажется, мы как раз вовремя, друзья, — сказал Логовенко.
— Биг-Баг, — улыбался Тойво, тоже опускаясь передо мной на колени, и прижимая меня к своей груди. И я почувствовал, что с каждой секундой ко мне возвращаются силы.
— Тойво… — сказал я, срывающимся голосом. — Сикорски оказался прав. Не нажми он тогда на курок, где бы мы всей сейчас были.
— А теперь давайте выйдем наружу, — сказал Логовенко, — и поможем тем, кто пострадал в этой схватке. Все же нам следовало прийти чуточку раньше.
— Да… скорее… там Комов… и другие. А потом я повернулся к Тойво и сказал:
— Ну, вот я и дождался тебя… мой мальчик…
Тойво Глумов, люден, дома
18 августа 230 года. Реконструкция
Асе не спалось в это ранее утро. Она поднялась с постели и полуодетая стояла у окна, глядя как ночь постепенно превращается в утро, светлеет и розовеет небо на востоке, и проступает город из предрассветных сумерек… И вдруг она увидела нечто странное и страшное. Здание Музея Внеземных Культур, которое хорошо было видно из ее окна, вдруг начало проваливаться внутрь и из этого провала вырвалось наружу черное облако, которое начало быстро расширяться. Но сразу же вслед за этим вдруг сверкнул ослепительно яркий свет. Такой яркий, что Асе даже пришлось зажмуриться. А когда она открыла глаза, здание Музея стояло целое и невредимое, как прежде, словно бы ничего не случилось.
«Боже мой, — подумала Ася, — что происходит? Или у меня галлюцинации?»
Она набрала номер Максима, но Максим не отвечал. Она опустилась в растерянности на кровать, и некоторое время думала, что же ей делать. Ведь не могло же ей всё это померещиться. Она еще раз набрала номер Максима, но Максим снова не ответил. И тут вдруг каким-то шестым чувством она поняла, осознала, почувствовала, что это как-то связано с Тойво. Всем своим существом она устремилась к нему, она собрала всю свою силу в этой мольбе:
«Услышь меня! Услышь меня! Ты же знаешь, как я жду тебя…».
— Ася, — позвал негромкий голос. Она обернулась и у нее подкосились
— Ты, ты, — она бросилась к нему, и он обнял ее и прижал к груди.
Слезы ручьем текли по ее щекам, а он гладил ее по голове и утешал, совсем как раньше, совсем по-человечески:
— Ну, ну, не надо, не надо, маленькая, не плачь. Теперь мы уже никогда не расстанемся… теперь я возьму тебя туда, в свой Мир… Ты не представляешь, какой это чудесный мир. Там каждое мгновение — это блаженство и чудо. Мы сотворим с тобой нашу собственную Вселенную, Вселенную нашей Любви и будем играть там как беспечные Дети, и ты навсегда забудешь, что такое горе, разлука и смерть.
И он поднял ее на руки и закружил, закружил по комнате и вдруг стены расступились и исчезли и распахнулась бездна космоса, испещренная точками сияющих звезд и спиралями галактик, а потом и они расступились и исчезли, и был Свет и то, что уже невозможно описать словами…
20 августа 230 года
Дача Максима Каммерера
Запись с фонограммы
Мы сидели в комнате объятой мягким золотом заката, Аико, Ася, Тойво, Даня Логовенко, Ростислав Нехожин, я и Геннадий Комов, которому пришлось умереть и воскреснуть, там, на площади у Музея Внеземных Культур. Людены, в самом деле, успели как раз вовремя…
Я: Ну вот, друзья, и пришло время нам заполнить лакуны, помните, те, в «Доме Леонида»… Не прошло, как говориться, и тридцати лет…
Тойво: Конечно Биг-Баг, но заполнить лакуны… это, наверное, не самое главное. Пришло время и вам, и Асе и Ростиславу, и Геннадию, и многим многим другим собираться в путь… Ваше человеческое время подошло к концу. Начинается Новая Эра.
Комов: Хорошо, хорошо. Это все патетика. Но мне все же хочется задать лично Даниилу Александровичу тот же самый вопрос, который я задавал ему тридцать лет назад. Что же все-таки такое — метагом, Даниил Александрович? Каковы его цели? Побудительные мотивы? Но только прошу, без этих ваших штучек, как в прошлый раз. Не надо стирать нам память и портить фонограмму…
Логовенко (смеется): Ну, сейчас в этом уже нет необходимости, Геннадий Юрьевич. Надо сказать, что наше отношение к человечеству радикально изменилось за эти тридцать лет по вашему времяисчислению. Ибо в нашем мире, время совершенно другое. Для нас теперь очевидно, что спонтанное появление «третьей импульсной» в человечестве, а значит и возможность перехода значительного числа людей на следующий эволюционный уровень — процесс закономерный и неизбежный. Теперь несомненно, что люден — это эволюционное будущее человека. Но, может быть, сначала дадим слово нашей «новорожденной», Аико. Ибо только ей, и ей одной, мы обязаны тем, что сидим с вами здесь сейчас и беседуем, как ни в чем не бывало. Онэгай симас[30], Аико-сан.