Полдень XXI век 2009 № 05
Шрифт:
— Точно, — деланно обрадовался Недотыкомка. — Видимо, плохо старается Упырь, если память у тебя еще не отшибло… Ну да прощевай, книжник, заболтался я тут с тобою…
Постой, — сказал он сам себе. — А как ты думаешь, книжник, может энтот богатырь явиться наяву али байки все это?
Жуткий трескучий звук раздался в подземелье. Это рассмеялся полумертвый книжник.
— Нет, не байки это, писарь, — сказал он таким тоном, что у Недотыкомки аж все захолонуло внутри от недоброго предчувствия. — Явится богатырь, как солнце ясное, и все ваше поганое царство обратит в прах. Отольются тогда вам мои слезыньки…
Узник рванулся к Недотыкомке, тот с визгом отскочил к
— Не замай, вор!.. Велю Упырю, он с тебя шкуру живьем спустит!
Книжник захохотал как безумный, а писарь одним махом взлетел по лестнице и, только очутившись снова в пронизанной закатным солнцем избе, облегченно перевел дух.
2
Вышла Василиса Премудрая за Ивана-Дурака
и стала она Василисой Дурак.
Когда домовой Тришка с чудо-богатырем вышли из приказной избы, Ярило уже клонился за дальний берег Мокоши. На узких улочках Магов-города толпился праздный вечерний люд и нелюд. Румяные да рыжеволосые сбитенщики-пирожники мешались с остроухими и кошачьеглазыми торговцами амулетами, приворотными зельями и прочим волшебным товаром. Среди привычной кикимор-ской нечисти попадалась и иноземная. Светловолосые субтильные эльфы присматривались к домотканым холстинам, прикидывали, как будет смотреться на льняном полотне серебряная эльфийская вышивка. Носатые и горбатые гоблины рылись сухими суставчатыми пальцами в связках чебреца и зверобоя. Неповоротливые тролли пробовали в кабаках ягодные и медовые настойки, постепенно утрачивая даже нечеловеческий облик. Джины-ифриты дышали на прохожих волшебным неопаляющим огнем и показывали замысловатые восточные фокусы. Лисы-оборотни из страны, где восходит солнце, сбывали собственные шкуры незадачливым маговгородским скорнякам, не ведающим, что с наступлением полуночи эти золотистые с искрой меха обратятся в невзрачные лоскуты старой, не нужной даже хозяевам, кожи.
Иван-Дурак дивился всем этим чудесам, поминутно застревая то у лавки с иноземными диковинами, то возле заезжего ифрита-факира, глотающего собственный огонь. Тришке то и дело приходилось тянуть своего подопечного за палец, приговаривая недовольно:
— Ступайте, ступайте, чудилы. — Тришка помнил о придури деревенщины, а посему именовал его во множественном числе. — Насмотритесь еще…
Ни шатко ни валко добрались они до вдовьей избы, когда уж Месяц Месяцович стал засматриваться на собственное отражение в озерной глади. Вдовья избушка стояла на отшибе, на самой круче. Выше ее были только стены городские, воздвигнутые на древних меловых утесах, а посему неприступные. Избушку окружал частокол, а на столбах ворот сидело по сове. Обе они казались деревянными, однако, когда Тришка постучался, сова, что сидела справа, вдруг расправила крылья и с тяжким уханьем снялась с округлой верхушки столба. Спустя мгновение ее распластанный силуэт пересек лик Месяца, отчего отражение небесного княжича брезгливо поморщилось, или это просто рябь пошла по воде.
— Приколдовывает хозяйка помаленьку, — пояснил Тришка, проводив ночную птицу взглядом. — Гадает, ворожит, заговаривает… Дело ее вдовье, самой на кусок хлеба приходится зарабатывать…
Иван-Дурак на это смолчал, ему не терпелось увидеть саму вдовушку, а чем она там себе на хлеб зарабатывает, его не заботило.
— Кого там нелегкая принесла к ночи? — раздался за воротами не шибко приветливый женский голос.
— Открывай,
— Молодых хоть, постояльцев-то? — игриво поинтересовалась вдова. — А то прошлый раз старика приволок… А на что он мне, старик? Я, чай, еще не старуха…
— Молодых да удалых, — признался домовой. — Тебе по нраву придутся…
Заскрипела воротина и отошла в сторону. Тришка, подтолкнув вдруг заробевшего молодца, прошипел по-кошачьи:
— Чего встали, орясины, входите, коль пришли…
Иван-Дурак сделал несколько шагов и снова замер, как истукан, с восхищением уставясь на хозяйку дома.
Месяцовичу надоело смотреться на себя в неверное зеркало озерной воды, и он тоже заглянул на вдовий двор, одев небольшую, но складную женскую фигурку своим жемчужным сиянием. В этом сиянии лицо вдовы показалось Ивану-Дураку белым как снег, а в вырезе ночной сорочки он со смущением разглядел глубокую теневую ложбинку.
— Входи, добрый молодец, — напевно произнесла вдова. — Гостем будешь… А где еще постояльцы? — спросила, поворотясь к домовому.
— Здеся они, — сказал Тришка, подмигивая вдове светящимся в полумраке кошачьим глазом, — оба-два… Братцы на подбор, только застенчивые…
— Ну что ж, — сказала сообразительная вдова, — заходите оба!
Она с поклоном отворила дверь в избу, откуда на молодца повеяло теплым жилым запахом. Неуверенно оглянувшись на Тришку, Иван-Дурак шагнул в сени.
— Ас этим мне что прикажешь делать? — накинулась вдова на Тришку. — Молод-зелен, да еще с придурью, как я вижу?!
— А что хошь, Василисушка, — развязано отозвался домовой. — Что тебе твое вдовье сердце подскажет… Пусть он у тебя поживет, всласть поест, попьет… Лишь бы до поры, до времени о деле своем не вспоминал. Ты уж расстарайся, Василисушка. И как-нибудь, про между делом, расспроси парня, какое дело он имеет к воеводе Лиху Одноглазому. Да так, чтобы он чего не заподозрил… Ну да не мне тебя учить, Василисушка, недаром ты в народе слывешь Премудрою… А уж Недотыкомка тебя своими милостями не оставит…
Произнеся эти слова, Тришка как бы ненароком уронил в сию же минуту подставленный вдовий передник кошель с медью.
— Ладно, ладно, ступай, — с притворной строгостью проворчала Василиса Премудрая. — Сами разберемся…
Довольный исполненной миссией Тришка попрощался с вдовой и направился туда, где высился дворец царя в окружении казенных строений. Кащеев дворец, по обычаю, был те-мен и тих. По крайней мере, он так выглядел, но домовой знал, что именно в эту самую пору начинается во дворце полунощное бдение над колдовскими зельями и черными книгами — собирает царь Кащей лучших волхвов да магов Вселенной, дабы, воскуривая серу и радий, зреть бестелесным оком в самую суть мироздания.
Книжная премудрость в Кащеевом царстве была под запретом, то есть простой люд и нелюд не должон был ведать никакой грамоты. Сие знание было открыто лишь прикормленным при дворе волхвам да в незначительной мере приказным дьякам. От всеобщей грамотности царь ждал беды, а посему каждого, уличенного в запрещенной начитанности, ожидали лютые пытки и казни. Но, как водится, заповедное обладало неодолимой силой, и записанное в книгах тайными тропами пробиралось во тьму народного разума. Находились смельчаки, самочинно постигающие грамоту, чтобы после в виде пословиц, песен и прибауток, а то и сказок разносить по округе. Особой популярностью пользовался так называемый Заповедный свиток, где предсказывалось появление чудо-богатыря, который свергнет постылого царя и наладит вольготную сытую жизнь.