Полдень XXI век, 2010, № 09
Шрифт:
В общем, Лёня, ты становишься похожим на сумасшедшего старика.
«Отя!» — как говорит Вовка. То есть, вот.
Желто-коричневый, под избушку раскрашенный киоск уже работал. Запах блинов сводил с ума. Улыбчивая толстушка за стеклом смотрела доброжелательно и весело.
— Вам чего? Говорите.
— Сейчас.
Я поднял глаза к длинному списку меню. Ну, Вовке-сладкоежке, блин, разумеется, со сгущенкой. Мне — традиционный блин с сыром и ветчиной. Два. А Ирке, пожалуй, с лососем.
С пластиковой крыши капало. Я чуть подвинулся.
— Мне четыре, с собой.
Я перечислил блины. Сунул три сотенные бумажки.
— Ой, а у меня сдачи нет! — жизнерадостно сообщила толстушка. — Возьмете еще лимонад?
— Давайте.
Лилось тесто, растекалось по гигантским плоским конфоркам-сковородам. Потрескивало. Пощелкивало. Превращалось. Мастерица доставала из холодильника контейнеры с начинкой, тут же переворачивала блины, смазывала маслом, тут же готовила бумажные конверты.
Сколько рук? Три? Шесть?
— Ах, блиночки! Ах, вкусненькие! Золотистые!
Вовкин блин впитывал сгущеное молоко. Мой первый, заряженный пластинками ветчины и стружками сыра, лежал готовым боеприпасом.
Толстушка перевернула их лопаточкой. Шшух! Шшух! — и оба они уже в конвертах. А конверты — в пакете из фольги.
— Вам обязательно понравится! И вы придете еще. Ах, блиночки!
Опять зашипело тесто.
Серели через улицу дома. Мой многоквартирник выглядывал из-за унылой пятиэтажки. Вроде как скоро ее снесут.
Люди сонной стайкой тянулись к трамвайной остановке. Небо светлело.
— Я вам все в пакетик. Пожалуйста, — толстушка высунула в окошко руку.
— Спасибо.
Я забрал покупку. Блины кусались жаром через фольгу.
Полотно асфальтовой дорожки пятнали частые лужи. Приходилось обходить их, балансируя пакетом на подсохших островках.
— Осторожно! Не задавите Мусечку!
Я застыл, пропуская дрожащую лупоглазую собачонку.
— Спасибо.
За собачкой на поводке спешила, переваливаясь перекормленной уточкой, ее хозяйка. Кое-как на островке разошлись. Лавировали, лавировали да вылавировали…
Блины пахли.
Я прошел еще метров двадцать и встал. Подумал малодушно, не повернуть ли в обход. С торца. Там и посуше должно быть.
Впереди, на ступеньках перед аптекой, сидел старик.
Редкие волосы его слиплись и едва прикрывали макушку. В щетине гнездились капли. Он был мокрый весь, напрочь. Брюки облепили худые ноги. Темный от влаги пиджак, казалось, ужался в плечах и рукавах и висел тесной тяжестью.
Старика било мелкой дрожью замерзающего человека. Опустив руки на колени, он смотрел пустым взглядом куда-то вдогон уползающему на север дождю и трясся.
И что он мне скажет? — подумал я,
И, мотнув головой, пошел прямо. Только взял чуть правее. Чтобы даже на мгновение не оказаться к сумасшедшему совсем близко.
Шесть, пять, четыре шага до старика. Один.
Молчи, старик, молчи.
Один, два, три шага — от.
— Сколько?
Я вздрогнул, но не остановился.
— С-сколько? С-сорок т-т-три, — сказал старик, как «морзянку» выстукивая слова зубами. — Помню. С-сорок т-три. Умрет-т-т. Д-да. С-сорок…
Я сделал еще шаг.
— С-сколько ч-человек? С-сорок т-три… Д-да…
Не знаю, почему я обернулся. Просто не знаю. Шел бы и шел.
— Когда? — спросил я.
— Д-дурак, — беззлобно ответил сумасшедший.
И задрожал еще сильнее.
Я посмотрел на его прыгающие серые губы, на бледный, весь в каплях, лоб, на скрюченные пальцы, на бесполезно вздернутый ворот пиджака.
Сдохнет ведь, подумал. Простудится.
И рука моя сама нырнула в пакет.
— Вот, — я протянул старику обжигающе-горячий блин. — Бери.
Сумасшедший всем телом отклонился назад. Во взгляде его проклюнулся испуг.
— С-сорок т-три…
— Бери-бери, — я плюхнул блин в худые ладони. — Мне и одного хватит.
— С-сорок… Старик повел носом.
— …т-три, — неуверенно произнес он.
И вдруг споро затолкал блин в рот. Весь. Вместе с бумагой. Словно меха заходили, раздуваясь и опадая, щеки. В глазах появился масляный, экстатический огонек.
— Фы-ффы.
— Да знаю я. Сорок три, — сказал я, отворачиваясь.
Никакого желания смотреть на торчащую изо рта бумагу у меня не было.
В арке урчала, собираясь выехать, грузовая фура. Я пробежался на другую сторону тротуара. Облегченный пакет шлепнул по бедру.
Блина почему-то стало жалко.
— Фы-ффы.
Старик поднялся и делал мне какие-то знаки. Я отмахнулся. Фура потихоньку покатилась к съезду. Между мной и сумасшедшим вклинился грязно-рыжий капот.
— Три… фя… — крикнул старик сквозь рокот дизеля.
— Чего?
— Трись…
— Чего?
— Вот придурки вы! — водитель фуры, мордатый, с толстыми губами, высунулся ко мне из кабины. — Он говорит: «Тридцать пять».
— Как тридцать пять? Что тридцать пять? — не понял я.
— А я знаю? — возмутился водитель.
Фура взревела, мимо меня прочертил параболу окурок. Медленно, вздрагивая, шелестя шинами, потянулся полуприцеп.
— Тридцать пять умрет? — крикнул я.
Ответа не последовало.
Когда фура выползла на дорогу, отметившись на сетчатке моих глаз красными габаритными огнями, на бетонном крыльце перед аптекой уже никого не было.