Полдень, XXI век (август 2012)
Шрифт:
Она хотела предостеречь сына, потому что ей казалось, что она понимает больше него. Она протянула руку, но до Мишко оставалось целых две руки, и она не дотянулась. Она упала на асфальт и растеклась соляной лужей, а когда наступила весна, в этом месте появились белые цветы.
Человек из чёрной машины пристально смотрел на мальчика, и из-под его чёрных очков текли нефтяные слёзы.
Мишко провёл рукой по небу и отпустил застывших птиц, а потом он отпустил дороги, и леса, и зверей, и певчие женские голоса, а сам наклонил голову и сказал слово.
Слово рванулось вперёд, смяло чёрного человека, втоптало в землю чёрные машины, сровняло с
Мишко снял рубаху, нагнулся, поднял с земли блестящий знак капитана корабля слепых и прикрепил его к голой груди. Из-под знака текла густая красная жидкость, похожая на кровь, а Мишко шагал обратно, по направлению к деревне, чтобы принять свой крест и вернуть долг Блажо.
Корабль слепых обрёл нового капитана.
Вадим Ечеистов. По порядку рас-счи-тайсь! (Рассказ)
У каждого гражданина есть не только
права, но и обязанности. Неужели?
– Первый.
– Второй.
– Третий.
Ефим вслушивался в отдалённые, но по-военному чёткие выкрики однополчан. Слушал и с дрожью в коленках пытался прикинуть, каков его порядковый номер в строю. Девяносто девятый? Сто второй? «Только бы не сотый, только бы не сотый», – хищной птицей клевала в стенку черепа единственная мысль. Ефим пытался отгородиться от навязчивой идеи, переключиться на что-то светлое и приятное. Но сознание продолжало жонглировать, играть этой мыслью, как котёнок скомканной бумажкой: «Только бы не сотый».
Ефим привык, что на вечерних и утренних поверках переклички проводились пофамильно, оттого и не ведал, каков был его номер по порядку. Однако с его-то везением. Наверняка единица с двумя нулями. И за что ему это? Проклятая война! Трижды проклятый Совет по Правам Человека – неужели сложно было добиться экзекуции для каждого двухсотого? Или сто пятидесятого?
– Тридцать третий.
– Тридцать четвёртый.
Знакомый голос. Николаев? Он же в санчасти лежал. Вот гад, не вовремя выписался, – так бы Ефим вполне мог оказаться девяносто девятым. А впрочем, шанс ещё есть.
Ефим, как и все его сослуживцы, родился и вырос в спокойном мире, обществе без насилия. Войн на тот момент не было уже лет двести. И не только больших конфликтов, но и мелких локальных стычек. Преступников научились «перевоспитывать» с помощью нейрохирургии и особых препаратов. И государствами давно уже руководили не жестокие вояки или алчные политики, а интеллектуальная элита – ярые поборники прав и свобод личности. Работу правительств координировал Всемирный Совет по Правам Человека.
Без санкции Совета правители и шага сделать не могли. Однако, несмотря на кажущееся благополучие, жизнь со временем стала невыносимой. Всё большее число людей неумолимо тонуло в волнах депрессии. И волны эти всё больше походили на разрушительные цунами, ежегодно унося жизни сотен тысяч самоубийц. Над решением этой сложнейшей проблемы работали несколько крупнейших научных центров, но выход в итоге был найден один, и довольно неожиданный.
Оказалось, что природная агрессия, таящаяся в глубинах подсознания каждого гражданина, не
По совету психологов, экономистов, демографов и прочих высоколобых ребят, решено было развязать большую войну. Чтобы открыть простор для проявления героизма, стойкости, силы воли и других не менее замечательных качеств личности. Дать, что называется, эмоциональную и физическую встряску заскучавшим гражданам. Ну и заодно решить некоторые накопившиеся межгосударственные проблемки, – но уж об этом, конечно, вслух не упоминалось.
И ведь поначалу казалось, что учёные умы попали в самое яблочко – такой подъём царил в городах и селениях, что какая там депрессия. Девушки рыдали на груди возлюбленных, обещая ждать с войны. Парни и мужики с энтузиазмом изучали стрелковое вооружение и примеряли кевларовые защитные комбинезоны. Правозащитники однозначно запретили оружие массового поражения, танки, авиацию и многое другое. Только пуля-дура да штык-молодец, ну и, конечно, самые надёжные защитные комбинезоны.
Вчерашние клерки и сисадмины резво скакали по полосе препятствий, напрочь выкинув из головы всякую блажь, вроде утраченного смысла жизни и чёрной хандры. А почти вымершие как класс военные были просто на седьмом небе от счастья, несмотря даже на жесточайшие ограничения со стороны Всемирного Совета. Казалось, что свежий ветер вихрем пронёсся по головам жителей Земли, по-мальчишечьи взъерошив курчавые извилины на их скисших средь унылых будней мозгах.
Однако, когда начались реальные боевые действия, всех постигло разочарование более жестокое, чем даже пророчили немногие завзятые пессимисты. Одно дело – компьютерные игрушки, в которых фонтаны крови заливают экран монитора, и совсем иное, когда у твоего сослуживца от попадания в шею взрывается горло, а голова опрокидывается за спину. В первых же стычках бравые вояки стали превращаться в стадо испуганных ягнят. И с одной, и с другой стороны после нескольких выстрелов люди с криками убегали с поля боя, совершенно не обращая внимания на угрозы и матерную ругань командиров.
В конце концов утомлённые трусостью и безволием своих солдат, высшие военные чины обратили свой взор на древнюю и средневековую историю. В те далёкие времена самые дисциплинированные армии, римская и монгольская, использовали схожий метод воспитания воинов. В Древнем Риме эта процедура называлась децимацией и заключалась в том, что в назидание всем каждого десятого в строю казнили на глазах товарищей. Разумеется, вездесущие правозащитники и здесь сунули свой нос. Однако, войдя в положение генералов, ограничились лишь тем, что казнить разрешили не каждого десятого, а всего лишь одного из сотни солдат.
– Восьмидесятый.
– Восемьдесят первый.
Ну, вот – скоро всё станет ясно. А может, он вовсе и не сотый? Конечно, всё может быть, но коленки Ефима слабели и подгибались с каждым выкликаемым номером, будто эти крики вели счёт булыжникам, падающим на его не такие уж широкие плечи. А ведь сам, как и другие, рвался повоевать – каждому хотелось погеройствовать, похвастать орденами перед соседями. Соперничество, конкуренция, отбор – какими только словечками не сыпали в своих статьях психологи и социологи, пытаясь обосновать этот феномен. Феномен стремления к насилию, к войне после сотен лет тотального мира.