Полдень, XXI век (декабрь 2010)
Шрифт:
М. К. глубоко вздохнул, выдохнул, позволил себе слегка расслабиться, но все же, соблюдая необходимые предосторожности, заглянул в кухню. Никаких видимых следов постороннего присутствия.
Он зашел в кухню. Достал из стенного шкафчика бутылку коньяку, рюмку. Сел на табуретку лицом к двери, положил пистолет на стол, налил коньяку, выпил. Сигаретным дымом здесь почему-то попахивало тоже.
Зря он все-таки сюда приехал – лучше было остаться на Охте. Проклятое символическое мышление. Теперь, очевидно, впереди беспокойная ночь, но для того, чтобы хоть как-то
А что, если… Может быть, лучше все же вернуться назад? Он презрительно поджал губы, отвергая трусливую мысль. Возвращаться было бы совсем глупо. Еще не слишком поздно, чтобы не скучать, можно снова позвонить Татьяне.
Внезапно в глубине квартиры – в кладовке? в одной из комнат? – что-то громко зашипело, щелкнуло – и сразу везде погас свет.
Страх, до этого размытый, нечеткий, мгновенно сжался в кулак, заставив М. К. схватить пистолет и, вскочив, прижаться к стене у двери, уходя с линии огня, если кто-то будет стрелять вдоль коридора.
Конечно, стрелять могли и с улицы, через окно, но темнота в этом случае скорее плюс. Он попытался успокоиться (сумел снизить пульс со 120 до 90) и стал внимательно прислушиваться.
Шорох, стук… Распахнулась дверь, ведущая в коридор из профессорской столовой, затрудняя прорыв к выходу на лестницу. Опасность принимала все более конкретную форму.
Могло ли это быть организованной засадой? Но кто мог отследить, подготовиться? Не профессор же в конце-то концов, желая избавиться от надзора?
Ясно, что действовать лучше быстро, но страх мешал думать. Дурацкое слово – «влип, влип» – возвращалось, долбило, бесполезное, как вспышки проблескового маячка.
А если выстрелить самому, наобум? Но это значит – выдать, что у тебя есть оружие. Серьезного противника стрельба вслепую не остановит, друзей на помощь не позовет. Жильцы соседних квартир, услышав выстрелы, позвонят в милицию? Идея, над которой можно только посмеяться.
М. К. надеялся, что услышит шаги, если кто-то будет подкрадываться по одному из отрезков коридора. С нынешней позиции М. К. видна была только темнота в той его части, которая вела к кабинету профессора.
Хуже всего, что и его можно разглядеть с этой стороны, если у организовавших засаду есть приборы ночного видения.
«Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю». Омерзительно. Ему не хотелось вспоминать никакого Пушкина, хотя ненужные слова и мысли сами некстати лезли в голову.
«Нервничать, Миша, теперь тебе будет вредно», – вспомнились слова врача-эмигранта, который помог ему выкарабкаться когда-то в Канаде. Неприятная была тогда история с ЛСД, еще немного, и М. К. мог бы что-нибудь непоправимое с собой сделать или остаться навсегда в сумасшедшем доме. Врач его подлечил, помог выйти из клинча.
Лучше, конечно, тогда было бы вообще не возвращаться в «совок», но в итоге реализовался тоже не самый худший вариант – когда его отловили «наши» (а вся агентура при посольстве
Но врач говорил еще о флэшбеках. «Нервничать тебе будет вредно: понервничаешь – это может вернуться. Антецедентики у тебя не самые хорошие». (М. К. рассказал ему о многом из того, что никому больше не рассказывал, – например, о том, что именно он видел когда-то в монгольской пустыне, когда их экспедиция встретилась с ламой.)
М. К. так напряженно всматривался в темноту и прислушивался, что перед глазами поплыли зеленоватые пятна. Флэшбеки!
Пятна, однако, так и остались пятнами, никаких пугающих галлюцинаций, зато в одной из комнат раздался грохот – как будто там с силой швырнули на пол и разбили что-то стеклянное. Затем снова наступила тишина.
М. К. продолжал напряженно прислушиваться, но мешал стук собственного сердца, отдававшийся в ушах.
Снова звон бьющегося стекла, затем треск, словно переломили об колено деревянную палку.
В конце короткого коридора загорелся красный огонек. М. К. выбросил вперед руку с пистолетом и выстрелил – одновременно с фотовспышкой, которая на несколько секунд ослепила его. Этих секунд, однако, его противникам вполне хватило.
Он слишком далеко выставил вперед руку – сверху на нее обрушился резкий удар, заставивший М. К. выронить пистолет.
Он инстинктивно попытался закрыться левой рукой, но его ударили в живот. Сгибаясь, он успел подумать, что шум, вероятно, служил прикрытием – один из противников смог незаметно подкрасться по коридору со стороны передней.
Его ударили коленом в лицо и чем-то тяжелым по затылку, после чего он потерял сознание.
14. М. К. стоял на краю отвесного обрыва. Он знал, что это за место – гора Сокол в Крыму. Внизу – четыреста или пятьсот метров гладкой скалы, нагромождение камней у подножья, узкая дорога, затем – море. Когда-то он стоял здесь вместе с профессором, но сейчас он был один. Или нет, не совсем один – краем глаза он уловил какое-то движение.
Обернувшись, он увидел крылатого коня, которого держал под уздцы мальчик, похожий на ангела. Ангельскими были бледное лицо, золотистые волосы, белый балахон до земли, но крыльев у мальчика не было. Он протянул М. К. поводья и показал жестом – прыгай в седло.
М. К. взял поводья и вскочил в седло. Конь взмахнул крыльями и бросился с обрыва. Несколько мгновений перед глазами было только небо, края крыльев, голова коня с бешено косящим глазом. Затем с ним что-то случилось – его перевернуло и бросило в пике. Понеслась мимо отвесная стена с вцепившимися в трещины крошечными кустиками растений.
Затем – снова – ужасный, кости ломающий удар…
М. К. пришел в себя от голосов, раздававшихся где-то справа и сверху. Двое. Разговаривают, сидя за столом. Желтоватый свет лампочки просачивался через закрытые веки.