Полдень, XXI век (ноябрь 2012)
Шрифт:
Велики и обширны достижения советской науки и техники. И нет ничего более естественного, как то, что поощрение наиболее выдающихся ученых связано с именем величайшего вождя народов, того, чье имя вдохновляет советскую науку, – товарища Сталина».
С именем величайшего вождя на устах я и улетел в Вашингтон.
10. Стас. Москва. 1987 год, декабрь
10.1
«Только бы пронесло, только бы пронесло». Когда-то давно об этом заклинала Инка, а теперь был мой черед. Уже почти сутки я то сидел на жестком стуле в холле, то прохаживался по тусклому коридору, то выходил на улицу покурить. Курить уже не
Почти сутки наш футболист не может появиться на свет. Очень редко, бесконечно редко, показывался измученный врач, выхватывал взглядом мою вскинувшуюся фигуру, отрицательно качал головой и уходил обратно.
Надо о чем-то думать, о чем-то простом. Вот хоть о недавнем разговоре с Никой. Она догадывалась, что у меня кто-то есть, даже при ее полном невнимании и отсутствии интереса ко мне. На развод она согласилась легко. Я даже подумал, что это сказывается опыт, она ведь однажды уже разводилась. А почему я, собственно, на ней женился? Странно, но эта простая мысль никогда раньше мне в голову не приходила. Почему люди женятся? Двадцать лет назад я бы ответил не задумываясь – по любви, жить друг без друга не могут. А теперь? Похоже, по самым разным причинам – конечно, многие по любви, возможно даже большинство. А остальные? Оказывается, бывают самые разные мотивы – деньги, слава, квартира, побег из прежней жизни, одиночество… Да и масса всего другого, о чем я и не догадываюсь. Чужая душа – потемки. А своя?
Вскоре после того Нового года у Инки я бежал из родного города X. Воспользовавшись Светкиным приглашением, я пару раз съездил к ней в гости в Москву на майские праздники и в летний отпуск. Останавливался у них, больше я там никого не знал, но в их доме мне не нравилось. В семье Вареников не было ладу. Старший Вареник приходил поздно, что-то съедал на кухне и ложился спать. Я уходил в отведенную мне комнату и читал привезенные с собой книги. Светка пару раз пыталась нырнуть ко мне под одеяло, когда отец дежурил ночью, но каждый раз мне удавалось ее выдворить. После этого она стала посматривать на меня если не с уважением, то с интересом.
Возвращения в родной город были неприятны. Инка подкарауливала меня после работы и молча шла рядом до троллейбусной остановки. Теперь-то я понимаю, что она должна была чувствовать, читая мои мысли, в которых было все что угодно, кроме нежности. А тогда она меня бесила. Один из коллег похвастался в курилке, что переводится на работу под Серпухов, на только что построенный самый мощный в мире ускоритель. Я почти в шутку попросил его узнать, когда будет на месте, не найдется ли там чего-то и для меня. Месяца через три он написал, что я могу приехать, поговорить с народом и шансы есть, потому как люди нужны. Я отправился в столицу, а оттуда до Серпухова рукой подать на электричке. Меня взяли, я уволился и отбыл, предварительно оформив перевод на вечорку во второсортный московский вуз. Прощание с Инкой я отложил на потом, но этого потом так и не получилось.
10.2
Изредка я наезжал в Москву к Светке, скорее из чувства долга или приличия, чем по доброй воле. Вареник-старший, похоже, свыкся со мной как с потенциальным зятем, и даже иногда беседовал на общие темы. О планах на будущее, о кино, об учебе. Светка бегала в свой институт благородных девиц, где ее без особого успеха обучали иностранным языкам, ко мне больше не приставала, и мы даже подружились. Она была неглупая, но очень эгоистичная и холодная. Будь она потеплее, может, в конце концов я и откинул бы однажды одеяло, но она мне всегда казалась ледяной. Выше локтя ее рука была покрыта никогда
На выставку картин молодых художников в Протвино я попал случайно. Физики решили пообщаться с лириками, и меня затащили на вернисаж. В живописи я ничего не понимал и с этим смирился, но художники оказались интересными ребятами. Особенно выделялась Вероника Ганиева, Ника, эффектная девушка с восточными чертами лица, смуглой кожей и очень черными глазами. Она была полным контрастом Светке, чем, наверное, меня и привлекла. Она меня тоже заметила, мы поговорили, причем она приятно удивила меня самоиронией и грубоватым чувством юмора. Выяснилось, что она на три года меня старше, уже успела побывать замужем и развестись. Ошибки молодости, сказала она, смеясь. Ника пригласила меня при случае заглянуть к ней в Москве, что я и сделал. Ей не пришлось долго уговаривать меня вместе нырнуть под одеяло, и вскоре мы сочетались законным браком.
В конце коридора появился темный силуэт врача. Он медленно, через силу двигался в мою сторону «У вас теперь есть сын. А ее больше нет. Мы ничего не могли сделать. Остановка сердца».
Коллеги взяли на себя все траурные хлопоты. Дядя Лены тоже проявил участие, и какой-то человек из хозяйственного отдела ЦК улаживал всякие неурядицы с кладбищем, участком, автобусом и прочим. Я был где-то сбоку. На мне был сын. Сергей. Пяти дней от роду.
Часть 3-я
11. Станислав Павлович. Москва. 2007 год, декабрь
11.1
Она накатывала волнами, но я уже научился ее прогонять. Задержать дыхание, потом резко выдохнуть, и так несколько раз. Тогда она оставляла сердце в покое. На какое-то время.
Надо вставать. Сегодня тяжелый день – день рождения Сергея, а значит и день Лены. Надо встать и идти к Сергею. Нет, сначала кофе, который мне теперь якобы нельзя. Хорошо бы сегодня вообще не заходить к Сергею, но и этого нельзя. День рождения все-таки. Подарка у меня нет, но он вряд ли это заметит.
Сегодня я совсем заспался, уже одиннадцатый час. Поспать я люблю и всегда умел, а теперь особенно. Что там у нас по «Эху»?
«10 часов, 8 минут, вы слушаете радио “Эхо Москвы” утренний разворот, “двойная сплошная” Ирина Воробьева, Александр Плющев. Доброе утро! Сегодня мы будем обсуждать переезд Конституционного суда в Санкт-Петербург, но, поскольку эту тему уже обсудили 120 млн раз, то сама по себе она нас волнует меньше. Будем слушать истории тех; кто менял место жительства из-за работы, кроме Москвы. В Москву все переезжают. “Понаехали тут!”»
Я выключил радио и выглянул в окно. Слякоть. Привычная декабрьская слякоть. То, что называется сочным украинским словом «мряка». На градуснике ноль. Зима.
Ну вот, и я начинаю ворчать. Пора, мой друг, пора… И поворчать пора, и душа покоя просит. Хотя какие наши годы, всего-то седьмой десяток пошел, голова по-прежнему варит, память все так же неистощима и беспредельна, со всеми вытекающими отсюда явными преимуществами и менее очевидными, но весьма ощутимыми недостатками. Я взял кофе и пошлепал к себе.