Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого 2010 № 6

Кокоулин Андрей Алексеевич

Медленно, как в трансе, он достал блокнот, вынул оттуда мятую карточку, подобранную на детской площадке, — ту, что порвал и выкинул Василий. Сравнил. Человек, которого девочка назвала папой, был постарше, в свитере и без галстука. Заметно подержаннее молодого красавчика с порванной фотографии… но это был один и тот же человек! Несомненно.

Девочка тоже посмотрела, тоже сравнила…

Что же получается? У Птахи и Василия — общий отец?

Барсукову стало плохо. Он поискал, куда присесть, и не нашёл.

Что матери разные — это понятно, мужик

бросил жену с сыном, сбежал из провинции, нашёл новую женщину, заделал ей дочь. По всей видимости, умер, то ли до, то ли после рождения ребёнка. Замёрз по пьяни на улице, сказала Мотылькова, — та Мотылькова, вышедшая из ночных кошмаров. А эта проблемная и бесприютная девочка, глядящая сейчас на Барсукова с немым восторгом, значит, сводная сестра белкинского сожителя? Василий — брат её? Но ведь ревнивый урод похоронил себя заживо, нет его больше… Барсуков, покусившись на чужую женщину, лишил сироту единственного родного ей человека…

Вот она, разгадка.

Мозаика сложилась. Разрушив что-то, мы берём на себя последствия того, что разрушили.

Непонятно лишь, чьей волей всё-таки явлена была спасительница, она же посланница… или не было никакой посланницы? Ни к чему трогать высшие силы, достаточно человеческих. Кто знает, на какие чудеса способен отчаявшийся ребёнок, сам того не подозревая…

Барсуков сел на корточки и притянул к себе девочку. Она с готовностью прижалась, обхватив его слабыми руками. Он изучающе взглянул ей в глаза. Она пугливо спрятала лицо… Да ну, что за ерунда, одёрнул он себя, стряхивая наваждение. Тоже, нашёл ребёнка-индиго! Воспламеняющую взглядом, гы-гы. Нормальная беспризорница с кучей страхов, ошалевшая от радостных новостей, грязная, вонючая и кругом беззащитная. Так ли важно доискиваться до причин сегодняшней встречи?

Совершенно не важно.

Барсуков встал. Птаха схватила его за руку, вцепилась в его руку, повисла на его руке — и больше не выпускала. До самого дома…

Впрочем, так просто уйти им не дали.

* * *

— Документики, — попросил мент, жуя гамбургер.

Откуда он взялся? Подошёл не с вокзала, а со стороны завода «Госметр». Ремень под брюхом, фуражка на затылке. Капитан такой-то, транспортная милиция, линейный отдел.

— Нету с собой, — сказал Барсуков по-наглому.

Мент улыбнулся:

— Ай-ай-ай. Пассажир без документов — непорядок.

— Я не совсем пассажир…

— А фамилия у вас есть, не совсем пассажир?

— Бар… Лисицын.

— Бывает. Кстати, у моего бати под Кишинёвом такая охота — ммм! Кабаны, зайчишки. Фазаны непутаные — сами в силок лезут, в очереди выстраиваются… Так вот, гражданин хищник, объясните, если сможете, на каком основании, куда и зачем вы тащите эту девочку? — Он погладил Птаху по голове.

Она отдёрнулась. Ненависть в её глазах кого другого с ног бы сшибла.

К разговору спешил давешний инвалид, терзая коляску. Кричал ещё издали:

— Казимирыч!

Не обижай хорошего парня! Это из своих, я его знаю!

— Ручаешься?

— Зуб даю, — ощерился калека, подъехав.

— Что ты можешь мне дать, кормушка щербатая? Вот он шныряет тут без паспорта, без проездных документов, успел подружиться с ребёнком, и всё это — не спросив разрешения. Нельзя у нас без разрешения. Без моего разрешения. Я его конкретно понимаю, мужчина любит девочек. Кто их не любит — маленьких, доверчивых… Это нормально.

Мент обращался к попрошайке, словно никого другого и не было рядом. Барсуков, между тем, тоже всё понимал «конкретно». Нарвался на местного феодала, взявшегося править и суд вершить. По-русски — пахан, хоть и в форме. Так ведь в форме оно даже сподручней.

— …Но мы тут живём дружно, у нас тут эта, как её… гармония, — продолжал «феодал», слизывая с бумажки кетчуп. — У нас всё на учёте и контроле. Ты говоришь — он свой, а таких вещей не знает… Я вынужден, просто вынужден доставить его в дежурку на предмет установления личности. Подержим сутки-двое в «обезьяннике»…

Милиционер, кряхтя, выудил из ботинка носовой платок и тщательно протёр руки.

От разговора пованивало, если не смердело.

— Погоди, старшой… — начал было нищий, но Барсуков вмешался:

— Вспомнил, товарищ капитан! У меня есть студенческий.

Он полез в сумку, замешкался, что-то там химича, а затем подал начальнику блокнот, зажав пальцем страницу. Тот задумчиво глядел секунду-другую.

В блокнот были вложены студенческий билет и пятисотрублёвая купюра.

— Это чуть меняет дело, — просветлел капитан, раскрывая корочки. Скользнул равнодушным взглядом по фамилии. — Ага, Барсуков… Лисицын, значит, творческий псевдоним. Здесь это почему-то не отражено… Короче, не хватает ещё пары таких же, — кивнул он на купюру. — Исправь.

— Не, ну командир! — взбунтовался Барсуков. — Многовато!

— С дуба рухнул, студент? Она ж малолетка. На Московском такие до десяти «штук» стоят.

— За полторы «штуки» можно двоих купить прямо возле метро. Или даже за горячий обед, а за коробку зефира они вообще что хочешь тебе сделают!

— Можешь купить — покупай. В другом месте…

И пошёл торг. Барсуков отдал бы и две, и три тысячи — всё бы отдал, что с собой было, — однако словами управляла гнусная ситуация. Если б этот опогоненный хозяйчик заподозрил, что девочку уводят насовсем — всё бы погибло.

Наглядный пример разложения государственной власти в эпоху господства денег, хоть курсовик по экономике пиши.

Калека, слава Богу, помалкивал: должно быть, сочувствовал Птахе. Видел, КАК она держится за Барсукова. Мент этого не замечал, не та жизненная школа. Хотя, возможно, инвалид просто отрабатывал сотню, которую получил за короткий разговор по душам…

Сошлись на тысяче — как и было предсказано.

— Девчонку вернуть не забудь, — напутствовал товарищ капитан. — Двух часов хватит? Проверю.