Полдень, XXII век. Страна багровых туч. Путь на Амальтею (сборник)

Стругацкие Аркадий и Борис

– Город-музей имени Бориса Панина, – сказал Малышев. – Сплошь мемориальные доски.

– Да, – продолжал Панин. – Сплошь. В общем, жить в Вологде нельзя, зато – вам нравится это «зато»? – там сооружен памятник. Памятник мне. Я смотрю на самого себя и осведомляюсь, почему у меня рога. Ответа я не понимаю. Ясно только, что это не рога. Мне объясняют, что полтораста лет назад я носил такой шлем. «Нет, – говорю я, – не было у меня такого шлема». – «Ах как интересно! – говорит смотритель города-музея и начинает записывать. – Это, – говорит он, –

надо немедленно сообщить в Центральное бюро Вечной Памяти». При словах «Вечная Память» у меня возникают нехорошие ассоциации. Но объяснить этого смотрителю я не в состоянии.

– Понесло, – сказал Малышев. – Ближе к делу.

– В общем, я начинаю понимать, что попал опять-таки в чужой мир. Мы докладываем результаты нашего перелета, но их встречают как-то странно. Эти результаты, видите ли, представляют узкоисторический интерес. Все это уже известно лет пятьдесят, потому что на UV Кита – мы, кажется, туда летали? – люди побывали после нас уже двадцать раз. И вообще, построили там три искусственные планеты размером с Землю. Они делают такие перелеты за два месяца, потому что, видите ли, обнаружили некое свойство пространства – времени, которого мы не понимаем и которое они называют, скажем, тирьямпампацией. В заключение нам показывают фильм «Новости дня», посвященный водружению нашего корабля в Археологический музей. Мы смотрим, слушаем…

– Как тебя несет, – сказал Малышев.

– Я человек простодушный, – угрожающе сказал Панин. – У меня фантазия разыгралась…

– Ты нехорошо говоришь, – сказал Кондратьев тихо.

Панин сразу посерьезнел.

– Так, – сказал он тоже тихо. – Тогда скажи, в чем я не прав. Тогда скажи все-таки, зачем нам звезды.

– Постойте, – сказал Малышев. – Здесь два вопроса. Первый – какая польза от звезд?

– Да, какая? – спросил Панин.

– Второй вопрос: если польза даже есть, можно ли принести ее своему поколению? Так, Борька?

– Так, – сказал Панин. Он больше не улыбался и смотрел в упор на Кондратьева. Кондратьев молчал.

– Отвечаю на первый вопрос, – сказал Малышев. – Ты хочешь знать, что делается в системе UV Кита?

– Ну, хочу, – сказал Панин. – Мало ли что я хочу.

– А я очень хочу. И если буду хотеть всю жизнь, и если буду стараться узнать, то перед кончиной своей – надеюсь, безвременной, – возблагодарю бога, которого нет, что он создал звезды и тем самым наполнил мою жизнь.

– Ах! – сказал Гургенидзе. – Как красиво!

– Понимаешь, Борис, – сказал Малышев. – Человек!

– Ну и что? – спросил Панин, багровея.

– Все, – сказал Малышев. – Сначала он говорит: «Хочу есть». Тогда он еще не человек. А потом он говорит: «Хочу знать». Вот тогда он уже Человек. Ты чувствуешь, который из них с большой буквы?

– Этот ваш Человек, – сердито сказал Панин, – еще не знает толком, что у него под ногами, а уже хватается за звезды.

– На то он и Человек, – ответил Малышев. – Он таков. Смотри, Борис, не лезь против законов природы. Это от нас не зависит.

Есть закон: стремление познавать, чтобы жить, неминуемо превращается в стремление жить, чтобы познавать. Неминуемо! Познавать ли звезды, познавать ли детские души…

– Хорошо, – сказал Панин. – Пойду в учителя. Детские души я буду познавать для всех. А вот для кого ты будешь познавать звезды?

– Это второй вопрос, – начал Малышев, но тут Гургенидзе вскочил и заорал, сверкая белками:

– Ты хочешь ждать, пока изобретут твою тирьямпампацию? Жди! Я не хочу ждать! Я полечу к звездам!

– Вах, – сказал Панин. – Потухни, Лева.

– Да ты не бойся, Боря, – сказал Кондратьев, не поднимая глаз. – Тебя не пошлют в звездную.

– Почему это? – осведомился Панин.

– А кому ты нужен? – закричал Гургенидзе. – Сиди на лунной трассе!

– Пожалеют твою молодость, – сказал Кондратьев. – А для кого мы будем познавать звезды… Для себя, для всех. Для тебя тоже. А ты познавать не будешь. Ты будешь узнавать. Из газет. Ты ведь боишься перегрузок.

– Ну-ну, ребята, – встревоженно сказал Малышев. – Спор чисто теоретический.

Но Сережа чувствовал, что еще немного – и он наговорит грубостей и начнет доказывать, что он не спортсмен. Он встал и быстро пошел из кафе.

– Получил? – сказал Гургенидзе Панину.

– Ну, – сказал Панин, – чтобы в такой обстановке остаться человеком, надо озвереть.

Он схватил Гургенидзе за шею и согнул его пополам. В кафе уже никого не было, только у стойки чокались томатным соком трое асов с Командирского факультета. Они пили за Ляхова, за Первую Межзвездную.

…Сережа Кондратьев пошел прямо к видеофону. «Сначала надо все привести в порядок, – думал он. – Сначала Катя. Ах как некрасиво все получилось! Бедная Катя. Собственно, и я тоже бедный».

Он снял трубку и остановился, вспоминая номер Катиной комнаты. И вдруг набрал номер комнаты Вали Петрова. Он до последней секунды думал о том, что надо немедленно поговорить с Катей, и потому некоторое время молчал, глядя на худое лицо Петрова, появившееся на экране. Петров тоже молчал, удивленно вздернув реденькие брови. Сережа сказал:

– Ты не занят?

– Сейчас не особенно, – сказал Валя.

– Есть разговор. Я приду к тебе сейчас.

– Тебе нужен седьмой том? – сказал Валя, прищурясь. – Приходи. Я позову еще кое-кого. Может быть, пригласить Кана?

– Нет, – сказал Кондратьев. – Еще рано. Сначала сами.

Глава вторая

Возвращение

Перестарок

Когда помощник вернулся, диспетчер по-прежнему стоял перед экраном, нагнув голову, засунув руки в карманы чуть ли не по локоть. В глубине экрана, расчерченного координатной сеткой, медленно ползла яркая белая точка.

– Где он сейчас? – спросил помощник.

Диспетчер не обернулся.