Поле брани

Дункан Дэйв

– Этого недостаточно, Шииф. Если берешь на себя вину за десятерых, следует предложить большее.

Кто-то захныкал, но было похоже, что это женщина по имени Шииф. Через минуту Шииф снова заговорила:

– Предай меня анафеме. Изгони во внешний мир и осуди на скитание среди демонов на сто лет без власти и речи, в образе гнома.

– И этого еще недостаточно.

– О, – прорыдала женщина, – это слишком много!

– Или мои страдания ничего не значат для тебя? – спросила Хранительница. – Ты хочешь погибели для всех нас?

– Тогда на двести

лет, – простонала Шииф. – Пусть меня преследуют гонения злого рока и я буду обречена на ужасную и мучительную смерть!

Подумав немного, Хранительница сдержанно сказала:

– Этого, пожалуй, довольно. Да будет так!

Краешком глаза Джайн отметил, что теперь осталось только семь архонтов. На месте, где только что стоял на коленях восьмой, теперь лежал лишь плащ. Архивариус стиснул зубы, напряг руки и ноги и все же не смог побороть дрожь. Он тоже только исполнял приказы! Он не знал об убийствах!

Хранительница сделала паузу, словно давая оставшимся время поразмыслить над судьбой их исчезнувшей сестры. Наконец снова раздался ее похожий на комариный писк голос, по капле роняющий слова в тишину:

– Вы согрешили против невинной девушки, против ее возлюбленного и новорожденного младенца. Вы сможете считать себя более чем осчастливленными, если наказание Шииф смягчит гнев Богов. В своем милосердии они послали ей слабый намек на ее потерю. Вы понимаете, что она совершила, получив этот намек?

Спустя несколько мгновений голос Рейма неуверенно произнес:

– Она пошла к молодому человеку Мисту и соединилась с ним.

– Она принесла жертву! – резко бросила Хранительница, разорвав тишину. И вдруг Часовня ожила, словно проснулась от своего векового сна. Громовой голос разносился по огромному зданию. – Она принесла себя в жертву Богу Любви! Она отдала свое тело одному мужчине из-за любви к другому! Теперь вы понимаете, болваны?!

Ее слова эхом отдавались во тьме, отразившись от свода, слабым шепотом возвращались назад, словно умирая.

Фигуры в темных плащах пали ниц, касаясь лбом пола. Мирн тоже согнулась вдвое, но Джайн, словно парализованный, остался сидеть, откинувшись на пятки. Застыв от отчаяния, он смотрел на край многовекового льда над могилой Кииф. Его ужаснула безмерная опасность. Существование Тхама целиком зависело от милости Богов, от уступок, которых добилась Кииф, пожертвовав своим возлюбленным. Он смотрел на Тхайлу как на невежественную дурочку, чьи капризы не очень важны, а она привлекла на свою сторону Богов. Она отдала свое тело мужчине из любви к другому, и Боги приняли эту жертву!

Он погиб. Они все погибли!

Голос Хранительницы снова стих до смиренного шепота, сокрушенного бременем забот, казавшегося древним, как сама Часовня.

– Сам Бог Любви восстановил ее память. Будьте благодарны, что Боги пока не сделали большего! И надеюсь, не сделают! Наступает новое тысячелетие. По пророчеству, грядет Избранница, а вы заблудились во тьме!

В наступившей тишине Джайн услышал рыдания архонтов. Он ничего не знал про Избранницу –

эти познания, должно быть, распространялись только на архонтов, – но понял, что из-за своей неопытности оказался виновен в ошибочных суждениях. Он, несомненно, приложит все старания в будущем, его обещаниям можно безоговорочно верить.

Наконец один из архонтов сказал:

– Благословенная, что мы должны делать?

Снова душераздирающий вздох, безжизненный шепот:

– Делать ничего не надо. Если Дитя будет продолжать страдать, его могут отнять у нас, а оно – наша единственная надежда. Эта девочка должна добровольно пожертвовать своим мужем, или все мы обречены. Возвращайтесь по своим местам. Я пойду и сама буду просить ее.

Кажется, аудиенция окончилась. У Джайна вырвался вздох облегчения. Архонты ушли. Они с Мирн остались наедине с Хранительницей.

– А что до вас двоих, – в голосе Хранительницы послышалось презрение, – то вы унизили свое образование. Смотрите, что натворили!

– Разве архонт Шииф не взяла нашу вину на себя?

– В убийствах да. Но вы злоупотребили данной вам властью и обманули мое доверие. Вы пытаетесь принуждением получить то, что следует заслужить. Вы прибегаете к презрению вместо любви. Ты, мужчина, неужели ожидал, что добьешься покорности девочки, мучая ее отца или пытаясь завлечь посулами, которых она не желала и даже не понимала, о чем идет речь? Неужели ты, женщина, надеялась, что твои насмешки могут вдохновить кого-либо на старание? Я лишаю вас обоих всякой оккультной власти и навсегда изгоняю из Колледжа. Живите впредь как животные, потому что вы и есть животные. Убирайтесь!

5

Далеко за полдень Тхайла очнулась от дремы. Зрение ее восстановилось и даже обострилось. Приступы голода миновали. Она была достаточно хорошо знакома с волшебством, чтобы узнать его действие и догадаться, что это означает. Нет, вряд ли она победила. Скорее ее бунт просто не собирались дольше терпеть.

Тхайла внимательно посмотрела в окно. Лесная прогалина была ярко освещена солнцем и, по-видимому, пуста, но здравый смысл подсказал ей, что вскоре следует ожидать гостей. Она торопливо окунулась в магическую горячую воду в ванной, оделась в мягкое зеленое платье и причесала волосы, затем вынесла стул на крыльцо и села там в ожидании.

Длинные тени упали на траву, облака на западе позолотил закат. Наконец Тхайла заметила между деревьями высокую фигуру, медленно ступающую по Тропе. Та же самая фигура явилась ей в горном ущелье. Она опиралась на длинный посох, хотя походка казалась достаточно твердой. Измеряя ее приближение своим собственным нарастающим страхом, Тхайла неотрывно следила за ней до тех пор, пока фигура не остановилась возле ступенек крыльца. Даже теперь нельзя было рассмотреть, кто скрывается под темным плащом, – капюшон отбрасывал неестественно глубокую тень на лицо, а на руку, державшую посох, ниспадал край рукава, – и тем не менее девушка знала, что это очень старая женщина.