Поле, где я умер. Файл №405

Картер Крис

Это с нами, подумала Скалли. С северянами. Этот Сидни — тот еще фрукт. Не удивлюсь, если он и у приспешников Маккар-ти парился на допросах не просто так, не безвинной жертвой мрачных времен.

— Эти погреба и федераты в свое время не смогли обнаружить, мне рассказывала бабка… Но про них забыли. Совсем забыли. Откуда Верной про них знает — ума не приложу.

Наступила пауза. Скалли тоже ума приложить не могла, что делать дальше. Но у Молдера, судя по его напрягшемуся лицу, возникла некая новая отчаянная идея. Он покусал губу. Чуть пригнулся, впившись

Ме-лиссе-Сидни взглядом в лицо — и тихо, просительно сказал:

— Я не умер. Я только ранен, я потерял сознание — а сейчас снова готов сражаться. Прошу тебя, вернись на поле, покажи мне, где вы спрятали оружие — и мы отомстим проклятым янки…

Скалли внутренне ахнула. Доктор Крэй-мер возмущенно всколыхнулась, но не решилась прервать сеанс.

Какое-то мгновение Мелисса оставалась неподвижна. Оно словно было чем-то ошеломлена. Простые слова Молдера парализовали ее. Потом ее лицо медленно осветилось сумасшедшей радостью узнавания. На глазах ее проступили слезы, какое-то мгновение казалось, что сейчас он бросится Молдеру на шею. Но она сдержала себя.

— Это ты… — низким, рвущимся голосом произнесла она. У Скалли защемило сердце. Даже на фотографии с Уорреном эта женщина не была такой, как сейчас — заплаканная, некрасивая, преданно и благоговейно глядящая на обалдевшего Молдера. Наблюдать это было невыносимо, настолько полна она была безмерным счастьем внезапного обретения того, что утратила давно и безнадежно. Чужое горе видеть нестерпимо, но подчас стократ нестерпимей видеть чужое счастье. Особенно когда оно такое, в слезах. — Это ты, любимый. Может быть, твои глаза и поменяли цвет, но разве я не увижу за ними твою душу!

Слезы потекли по ее щекам. Молдера бросило в дрожь.

— Как долго! Сердце разрывается, когда так ждешь. Мне не хватает тебя! Я не могу… — она замотала головой от нестерпимой боли и отчаяния. Слова ее вырывались из самой глубины раздираемого мукой сердца. — Я не могу без тебя жить. И ты не можешь без меня, я знаю…

— Хватит, — решительно произнесла доктор Крэймер и поднялась со своего места. — Это переходит все границы. Эксперимент негуманен.

Эти фразы прогнали наваждение. Глаза Мелиссы погасли, она шмыгнула носом, вытерла слезы рукой и растерянно оглянулась.

— У меня опять был обморок?

— Совсем короткий, — успокоительно сказала доктор Крэймер. — Идемте сюда, милая. Вам надо умыться, а потом я сварю вам кофе.

И посмотрела на Молдера уничтожающим взглядом. Мелисса медленно поднялась. Молдер, словно опаленный, сидел в какой-то прострации, опустив голову. Он даже не оглянулся, когда Мелисса и доктор Крэймер вышли из кабинета.

Тогда Скалли подсела к нему, на подлокотник его кресла. Обняла за плечи. И почувствовала, что Молдер весь дрожит.

— Это болезнь, Фокс, — ласково проговорила она. — Все, что она говорит — это проявление болезни, не более. Она не смогла ответить ни на один конкретный вопрос. Когда ее спрашивали прямо, она уворачивалась так или иначе — то уходя в другую личность, то устраивая этот театр… — в голосе Скалли скользнула

неприязнь, почти негодование. — У нас нет ничего, чтобы как-то подтвердить ее слова. Где ты будешь искать эту Элизабет, этого Скотта… Ты никак не сможешь доказать, что она хотя бы отчасти говорит правду.

Молдер поднял голову. Теперь уже его глаза пылали огнем.

— Ничего нет? — спросил он почти с гневом. — А я?

21:07

В кресле для пациентов сидел Молдер — без пиджака и галстука, в рубашке с небрежно закатанными рукавами. Глаза его были полузакрыты, но он не спал. Когда доктор Крэймер завершила необходимые манипуляции и произнесла необходимые слова, она, как и в прошлый раз, поднялась и пересела в глубину кабинета, уступив место напротив Молдера Скалли.

Некоторое время ничего не происходило. Молдер дышал все спокойнее, все медленнее.

— Можно, — сказала затем доктор Крэймер из своего угла.

— Молдер, — спросила Скалли негромко, — что ты видишь?

Молдер ответил не сразу. На его расслабленном лице проступило усилие — а потом черты его страшно, горестно исказились.

— Гетто, — сказал Молдер. — Я вижу гетто, — он запнулся. — Битое стекло… Руины.

И много трупов прямо на мостовой. Мой отец… он тоже мертв. Это Скалли. Скалли вздрогнула.

— Я… я — женщина. Польская еврейка из Варшавы, вот кто я. Я даже не могу подойти к отцу, проститься с ним и закрыть ему глаза… Рядом с ним стоит офицер гестапо. Это наш Курильщик, Человек-Канцероген. Из жизни в жизнь зло возвращается как зло. А любовь возвращается, как любовь. Запомни, Скалли. Из жизни в жизнь, вечно. Любовь сводит души навсегда. Одни и те же души в разных людях живут вместе из века в век…

Господи, подумала Скалли, если бы и впрямь было так, какая это оказалась бы скучища.

Молдер застонал.

— Моего мужа уводят… уводят. Его отправят в лагерь. Наверное, его сожгут. Он…

— Мелисса. Мелисса… На мгновение он умолк.

— Я умираю у нее на руках… — сказал он потом. Губы его задрожали. — Она все-таки успела… нашла меня, но… я умираю посреди этого поля, и она… Господи, помоги ей, ведь ей так тяжко! Ее зовут Сара, Сара Кэвенох. Она живет в Эпсон-хаусе, округ Хэмлтон. Это — Мелисса. Мы не успели пожениться, проклятая война… А федераты наступают. Их не сдержать, нет. Нас совсем мало осталось. Мой сержант тоже убит. Он — Скалли.

Молдер чуть улыбнулся и замолчал. Скалли слушала, затаив дыхание.

— Я закрыл его собой и спас, — вдруг сказал Молдер. — Но только на пять минут. Какой плотный был огонь! Боже милосердный, спаси мою Сару, пусть все эти пули пролетят мимо, пусть пролетят мимо, Господи… — Он безнадежно вздохнул. — Ах, она тоже молилась. Боже, говорила она, спаси моего Салливана. А теперь она плачет. Если бы вы слышали, как она плачет! Она ведь не знает, что я умер всего лишь на время и теперь жду ее. Она еще не знает, что мы будем вместе снова, снова и снова… Скорее бы. Скорее бы. Уснуть бы и проснуться, когда она уже снова рядом…