Поле Куликово

Будаков В.

— Мне, боярин, конь от тятьки с мамкой достался, всю жизню носит — овса не просит, и не надобно ему ни пойла, ни стойла, утром встанешь — уж он под тобой, без седла, без узды унесет хошь куды, — скаля в смехе щербатый рот, мужик похлопал себя по коленкам под одобрительные шутки ратников.

— Гляди, кабы не споткнулся твой рысак, когда лататы задавать будешь.

— Э-э, боярин, четыре ноги скорей сыщут камень або яму, нежели две, так ты уж зорче мово на землю поглядывай… А московских пряников поспрошай в большом полку, там, слышно, земляки твои

ими кашу заедают. У нас же окромя сухарей лишь ярославские колесья, да можайские веники, да тарусские валенки, и те из коровьей шерсти.

Тупик и рад бы дальше пошутить с веселым десятским, да рать велика, и плохо шутилось после бессонной ночи. Тронул коня шпорами, поскакал вперед, но из-за фланга полка навстречу вывернулся маленький сухощавый боярин на худой, невероятно высокой рыжей, в белых чулках кобыле, трубным басом громыхнул:

— Кто таков? — и подозрительно вперился темными глазками в роскошного Васькиного коня.

— Сотский великого князя Тупик. А ты кто таков?

— Воевода Мозырь. Слыхал? Государь, што ль, сюды едет?

— Того не ведаю. Знакомых вот ищу, с-под Москвы. Говорят, в большом они?

— Делать те неча, — проворчал воевода и, словно забыв о Ваське, затрубил своему войску: — Ровнее, детушки, ровнее один к одному!.. Лука, черт! Пошто десятки твои провалились, куды смотришь? По знакам ставь людей! — Он тыкал плетью в направлении бунчуков, обозначающих фронт полка.

— Ты б, воевода, велел на берег Смолки-то бурелому навалить: татар придержишь, легче отобьешь, — крикнул Тупик. — А то место там слабое, я обсмотрел.

— Стратиг! — Мозырь кольнул Ваську насмешливым взглядом. — И пошто государь тя в сотских держит?

Воевода понужнул свою костистую кобылу, Тупик поехал в другую сторону, думая о том, что про бурелом надо сказать государю или Боброку, если встретятся. Этот сморчок, конечно, не послушает сотского, а государь мнение своих разведчиков дорого ценит. Васька понимал, зачем русская рать упирается крыльями в берега овражистых речек; опытный глаз его видел и то, что Смолка в своем истоке — не слишком надежное прикрытие от ордынской конницы…

К левому краю большого полка он подъехал, когда воевода Тимофей Волуевич перемещал сюда из центра две тысячи ополченцев покрепче — как велел Боброк. Васька наверняка разминулся бы со звонцовскими ратниками, да, на счастье, его окликнул боярин Илья Пахомыч. Все ж хорошо быть знаменитым в своем войске. Едва обменялись восклицаниями, Илья громко позвал:

— Десятский Таршила! Таршилу — ко мне! — И, пропуская мимо своих ратников, без всякого перехода весело спросил: — Чай, о зазнобе сведать примчался? Так она здесь, в войске.

Васька не успел смутиться, а уж встревожился:

— Ты што, Илья?!

— Да не ратником, не боись, — боярин смеялся над испугом отчаянного разведчика. — В лечебнице она, у деда Савоськи. Мы с Таршилой повязать ее хотели, штоб в Коломне осталась — куды там! Все одно, говорит, убегу. Глаза проглядела небось, тебя ожидаючи.

Удивление и испуг заглушили Васькину

радость. Дарья здесь, на берегу Дона, в войске, которое вот-вот примет удар страшного врага?! Боброк говорил, будто в давние времена в войске славян находились женщины и дети, и в боях они нередко становились рядом с мужчинами. Сам он видел женщин на стенах осажденных городов, но там деваться некуда, а в таком походе место ли девице? И свои-то обидеть могут — народ всякий собрался, — что же говорить, коли враги прорвутся в лагерь!

— Будь здоров, Василий, заглядывай к нам, коли досуг! — Илья погнал лошадь вслед за своими, оставив Тупика наедине с подошедшим Таршилой. Дед степенно поклонился сотскому, Васька соскочил с седла, обнял.

— Прости, отец, не признал тебя в тот раз, а вернее того, не разглядел.

— Будто я тя в чем виню, Василей, — старый воин улыбался помолодевшими глазами. — Слыхали мы о делах твоих, и жалею я, што друг мой Андрюха не дожил до сего дня — счастье такого сына иметь.

Тупик спросил, не знает ли Таршила, где находится войсковая лечебница, тот указал на лагерь, раскинутый в низине между холмами и дубовым лесом над Непрядвой.

— Там, в лагере они. Юрко наш звонцовский утром к женке туда бегал. Подруги они: женка его с моей Дарьей, водой не разольешь — вот и Юрко свою не приструнил, тож пошла с войском.

— Так Дарья — твоя внучка?! — удивился Тупик, радуясь, что у девушки, оказывается, есть такой серьезный покровитель и что она не одна в лагере среди мужиков.

— А ты думал, она уж совсем неприкаянная? Гляди, кмет! — Таршила, смеясь, погрозил пальцем. — Не гляну, што ты сотский, за баловство и плеткой по-отцовски приласкаю.

— Эх, Таршила, да я за нее…

— Ладно, Василей, пора мне. И ты поспешай — извелась ведь она, горемыка, я уж Юрко велел сказать, што живой ты. Государь-то велел подарить ей рясу жемчужную за смелость — она те сама все обскажет. Да гляди, не проворонь ее, рубака. Там к ней один молодец все наведывается, глянулась, видать. В плечах — сажень, кулаки — по полупуда, да из бывших ватажников, отчаянный.

— Ниче, с разбойником как-нибудь слажу, вот с государем сладить — то задачка. — Тупик громко засмеялся, подавляя внезапно вспыхнувшее чувство ревности.

— Савосе поклонись, да захвати от него, што сулил он мне прошлый раз, — крикнул Таршила вслед Тупику.

Знакомые отроки без слов пропустили Ваську в лагерь, защищенный рогатками и повозками, они же указали ему большие полотняные шатры лечебницы. Издали заметив среди шатров женщин, Тупик спешился, постоял, успокаиваясь, потрепал шею Орлика, словно и его подбадривал, потом медленно пошел к коновязи. Женщины куда-то исчезли, из одного шатра долетал скрипучий голос старого лекаря, прерываемый короткими стонами. Васька откинул полог, в полусумраке увидел на ложе из травы и веток четырех мужиков, видно, больных; в сторонке над стонущим человеком хлопотали две женщины, старый лекарь Савося и помощник его — угрюмый рукастый бородач.