Поле под репу
Шрифт:
Передав посуду Рыжику, Дуня обхватила кружку и осторожно поднесла ко рту, пригубила. Глаза сами собой закрылись. Хлебень. Или самый настоящий и самый-самый вкусный на свете квас.
— Я ж говорила, дуреет она с него.
— Куда уж дальше? — фыркнула госпожа Вруля.
Дуня привычно не обратила на колкость внимания. Она наслаждалась. Пышка удивлялась, что иноземка нашла в хлебне, а путешественница между мирами делала вид, что не понимает вопроса. Не могла она сказать толстушке правду. Девушка нашла в хлебне дом. Дом, по которому отчаянно скучала, куда стремилась всей душой… и куда, похоже, ей никогда не вернуться.
Отыскать дорогу без чьей-либо помощи у Дуни не
Другой учёный муж, лекарь, отчего-то пугал Дуню до немоты, что в сочетании с плохим владением языка привело к удручающим последствиями — при виде усталой чужачки, лекарь, крепкий, здоровенный мужик, спорящий в силе с кузнецом, сворачивал в сторону. Он, несмотря на профессию, суеверно боялся подхватить от Лески-растяпы сумасшествие. Да и косорукость приобрести тоже не желал.
Набиться к сэру Л'руту на серьёзный разговор не выходило — его покой (точнее, свой) надёжно хранила златовласка. Объясняться с ней девушка уж точно не собиралась, и вряд ли получилось бы что-нибудь хорошее — богиня не любила Дуню столь же яростно, сколь и Врулю. Если старшую горничную она унижала, чтобы развеять досаду, то за что прицепилась к Леске-полотёрке, та плохо понимала. Может, за то, что Пятиглазый их выставил на помост одновременно? Или потому, что Сладкоежка кинулся защищать ничем не примечательную иноземку, не замечая блистательную красавицу? Или… Да кто её знает, откуда взялась неприязнь — не нравились они друг другу, и всё тут. К тому же, хозяин оказался нечастым гостем в собственном замке — Империя требовала.
Испросить совета у старших, поделиться тайной как-то не находилось повода. Искать знатоков за воротами Дуня тоже не могла — банально не имела тёплой одежды, чтобы выйти в зиму, а одолжить, как казалось девушке, было не у кого. Вынуждено она искала путь домой сама.
Но как его найти? С чего начать?.. Был у них преподаватель, он частенько приговаривал на семинарах: если не знаешь, с чего начать ответ, вытирай доску. Вот Дуня и вытирала… то есть мыла полы. Подметала, мыла, драила — и не видела этому конца. Ох, глядя на средневековые замки и просто большие дома, виллы звёзд, девушка всегда задавалась вопросом, как же в них убирают. Руками. Вечно. Она начинала от парадного входа и заканчивала у лестницы на второй этаж, чтобы с утра продолжить с того места, где остановилась накануне — и так до вечера. Изо дня в день, чтобы добраться до чердаков, пыльных, но к счастью не требующих пока веника и тряпки, и возвращалась вниз, вновь к главным дверям. На следующий круг. И это притом, что в господские покои и большинство комнат Дуне ход был запрещён, там работали служанки рангом выше.
В чёрном труде минул день, второй, неделя. Затем другая. Месяц. Кажется, ещё один. Дуня сбилась со счёта — только неожиданно заметила, что когда-то короткие волосы вдруг достигли плеч.
Чуть
Девушка и не предполагала, насколько же она не приспособлена к быту. Дома, если оно и замечалось, то незло веселило окружающих, здесь же неуклюжесть иноземной девицы бросалась в глаза. И сколько бы Дуня ни старалась, всегда выходило только хуже. В шуты же, на тёплое местечко, благо то освободилось, горемыка записываться не захотела — остатки гордости не позволяли, да и мелких насмешек более чем хватало.
Так и ползала она по замку, изредка, но как-то уже неубедительно мечтая о прежней жизни.
— Леска, поди сюда!
Дуня вздрогнула, едва не столкнув огромную каменную вазу, за которой пряталась в нише. Хорошее укрытие, где тебя никто не только не видит, но и не ищет. Туда помещалась как изрядно отощавшая девушка, так и ведро со шваброй. Там было сухо и тепло, имелось место для свечного огарка. Но, главное, там царило одиночество, ощущение музея — вот-вот раздастся вечерний звонок и старушки, кто ласково, кто ворчливо, а кто откровенно сердито, погонят посетителей вон. И Дуня восхищённо-разочарованная вернётся домой.
Напала жуткая хандра. Ничего не хотелось делать, ни о чём не желалось думать. Мечталось лишь о том, чтобы Дуню оставили в покое… и она, наверное, наложит на себя руки. К счастью, мрачная тоска не дозволяла сотворить такую глупость — и полотёрка Леска слепо пялилась в пустоту.
Зимнее солнце не заглядывало в окна-бойницы, отгородившись от страждущих хмурыми облаками и метелью. Упало давление — глаза смыкались на ходу. Заснуть мешала раздражающая чёлка — она вновь отросла настолько, чтобы стать неудобной. Ныл глубинной болью недолеченный зуб мудрости, отчего сводило подбородок и висок, кажется, начала опухать щека… Дом мелькнул радостным воспоминанием, и Дуня вдруг отчётливо поняла, что её ни родные, ни друзья уже не ждут. Сколько времени прошло! Куда ей теперь стремиться? И цель, единственная цель в жизни исчезла — раз и навсегда. Девушке стало дурно. Она, бросив работу, хотя сейчас именно в ней было спасение, забралась подальше от чужих глаз. И застыла. Если бы не полный досады зов Врули, Дуня свихнулась бы.
— Леска! Вылезай! Я знаю, что ты где-то здесь!
Отчаянная мысль вызревала — кому она нужна? Кому она нужна?!! Зачем всё?!! Этот плод, уже сладковатый от гнили, должен был упасть и разлететься мокрой, неприглядной мякотью, когда…
— Леска! Я что? Должна сама тебя оттуда выковыривать? А ну, вылезай, негодница! — и крепкая рука старшей горничной выдернула Дуню из укрытия — за волосы, на каменный пол. — Ты чего тут удумала?! Мне ещё призраков неприкаянных не хватало!
От пощёчины, захватившей и скулу, и шею, девушка резко пришла в себя.
— Что вам, госпожа Вруля?
Строгая красавица внимательно посмотрела на странноватую подчинённую. Наверное, что-то увидела, кивнула.
— Нам рук не хватает, а ты лодырничаешь! — рявкнула горничная. — Ёлка к мужу в семью уехала, сестрица её, Сосенка, животом мается, а тебя от кухни освободили. Иди, в библиотеке приберись!
— Библиотеке? — тоска издохла, уступив место любопытству. Ну, конечно, ей нужна библиотека! Это же знание! Там наверняка что-нибудь полезное найдётся! И Дуня вернётся домой… а что не один месяц с пропажи минул, так придумает что-нибудь, амнезией отбрешется! — А это где?