Полет аистов
Шрифт:
Грохот все усиливался. Человек, игравший на барабане, сидел, согнувшись и застыв в одной позе, с сигаретой в зубах. Он бил и бил, напрягая все свои мускулы и вытянув шею, как коршун. Я невольно вздрогнул. Его абсолютно белые глаза сверкнули в ночи. Альфонс рассмеялся: «Он слепой. Он всего-навсего слепой — и лучший из музыкантов». Вскоре пришли другие и присоединились к слепому. Ритм усложнился, в нем появились повторы, синкопы, и барабанный бой превратился в песнь земли, головокружительную и захватывающую. Раздались новые голоса, они звучали громко, соединяясь и переплетаясь с монотонным «Ариа
Перед лампой вновь прошли женщины. Они выстроились цепочкой — каждая держалась за талию предыдущей — и шли по кругу, точно следуя ритму музыки. Их тела отзывались на звук барабана так же, как эхо вторит голосу. Они дрожали, словно сами теперь стали только отзвуком барабанного боя. Им на смену вновь пришли мужчины. Они передвигались на корточках, опираясь руками о землю и покачиваясь взад-вперед, как коромысло, — словно мигом превратились в зверей, духов, эльфов.
— А что у них за праздник? — спросил я громко, стараясь перекричать грохот барабанов.
Альфонс искоса взглянул на меня. Его лицо почти сливалось с темнотой.
— Праздник? Вы хотите сказать, траур? Семья с юга потеряла младшую дочь. Сегодня они вместе со своими братьями из Зоко исполняют танец. Таков обычай.
— Отчего она умерла?
Альфонс скорбно покачал головой и завопил мне в ухо:
— Это просто ужас, хозяин! Ужас, да и только!
На Гомун напала Горилла.
Мои глаза застлала красная пелена.
— Что тебе известно об этом несчастном случае?
— Ничего. Ее нашел Бома, старейшина деревни. В тот вечер Гомун не вернулась. Пигмеи отправились на поиски. Они боялись, что лес будет мстить.
— Мстить?
— Гомун не соблюдала обычаи. Она отказывалась выходить замуж. Она хотела продолжать учиться в Зоко, у сестры Паскаль. Духи не любят, когда над ними насмехаются. Потому-то Горилла на нее и напала. Все знают: лес отомстил за себя.
— Сколько лет было Гомун?
— Думаю, пятнадцать.
— Где именно она жила?
— В селении к юго-востоку отсюда, возле прииска Кифера.
Грохот натянутых на барабан шкур отдавался в каждой извилине моего мозга. Слепой пришел в полное неистовство, пронзая тьму невидящим взором молочно-белых глаз. Я прокричал:
— Это все, что ты можешь мне сказать? Больше ты ничего не знаешь?
На лице Альфонса появилась досадливая гримаса. Сверкнули белые зубы, на секунду приоткрылся розовый рот. Он отмахнулся, недовольный моей настойчивостью:
— Оставь это, хозяин. Это нехорошая история. Совсем нехорошая.
Учитель сделал вид, что собирается уходить. Я остановил его, удержав за руку. У меня по лицу тек обильный пот.
— Подумай хорошенько. Альфонс.
Негр пришел в негодование.
— Чего ты хочешь, хозяин? Чтобы Горилла вернулась? Она оторвала у Гомун руки и ноги. Она смела все на своем пути. Деревья, лианы, даже землю. Ты хочешь, чтобы Горилла тебя услышала? И пришла и стерла нас в порошок?
Вконец рассерженный мбака вскочил, схватил лампу и унес ее.
Пигмеи все исполняли свой танец, теперь они изображали гигантскую гусеницу. Барабан слепого бил все быстрее. Мое сердце словно мчалось галопом. В голове пронеслись
И как я раньше не догадался? Похитители сердец пользовались вертолетом.
38
В пять утра рассвело. Лес наполнился приглушенными голосами. Я не спал всю ночь. Ака закончили обряд около двух часов. Я остался в темноте и тишине под пальмовым навесом и стал смотреть, как остывающие угли разгоняют сумрак последними розовыми отсветами. Я больше не чувствовал страха. Только давящую усталость и странное спокойствие, словно был в полной безопасности. Как если бы я подобрался к туловищу спрута настолько близко, что стал недосягаем для его щупальцев.
Припустил ранний утренний дождик. Сначала послышался легкий перестук, потом ленивая барабанная дробь, вскоре ставшая частой и ровной. Я поднялся и направился в сторону Зоко.
Перед хижинами уже горел огонь. Я заметил нескольких женщин, приводивших в порядок длинные сети, вероятно, для дневной охоты. Я пересек площадь и вскоре увидел за домиками большое бетонное сооружение с белым крестом наверху. Возле него были разбиты сад и огород. Я подошел к открытой двери. «Большой черный», враждебно взглянув на меня, преградил мне путь. «Сестра Паскаль уже проснулась?» — спросил я. Прежде чем негр успел ответить, изнутри дома донесся голос: «Входите, не бойтесь». Это был голос властной женщины, не терпящей возражений. Я послушно вошел.
Сестра Паскаль не носила монашеского покрывала. Она просто была одета в одинаковые черные пуловер и юбку. Ее короткие седые волосы непокорно топорщились. Ее лицо, несмотря на множество морщинок, не имело возраста, как камни или реки. Холодные светлые глаза сверкали, напоминая кусочки стали среди размокшей глины лет. У сестры Паскаль были широкие плечи и крупные руки. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что этой женщине не страшны ни опасности леса, ни прилипчивые тропические хвори, ни охотники-варвары.
— Что вам угодно? — спросила она, даже не взглянув на меня.
Она сидела и неторопливо намазывала маслом тартинки, наклонившись над большой чашкой кофе.
В помещении почти не было мебели. Только в глубине у стены виднелись мойка и холодильник. С деревянного распятия страдальческим взглядом смотрел Иисус.
— Меня зовут Луи Антиош, — сообщил я. — Я француз. Я проехал тысячи километров, чтобы получить ответы на некоторые вопросы. Думаю, вы сможете мне помочь.
Сестра Паскаль продолжала мазать маслом тартинки. Это были ломтики мягкого влажного хлеба далеко не первой свежести. Я заметил, какие они ослепительно белые: здесь, в джунглях, это казалось невероятной роскошью. Монахиня поймала мой взгляд.