Полет дракона

Ковтун Владимир

Ли-цин была тронута.

Негромко пели струны самбука, колеблющееся пламя светильника придавало обстановке призрачный и сказочный вид.

Чаша с вином шла по кругу, объединяя женщин общей страстью и невысказанной тайной.

Климена встала, взяла Ли-цин за руку, приглашая подняться.

Девушка встала.

Гречанка легко коснулась своих плеч, и длинная рубашка неслышно упала на пол.

Прекрасное, обнаженное тело, казалось, само излучало мягкий, глубокий свет.

Ли-цин была поражена.

Климена шагнула

вперед, провела рукой по волосам и щеке гостя, скользнула по шее, плечам, груди, и…. застыла.

– О, Небо! – Воскликнула искусительница. – Ты…. Ты – девушка?

Обеими руками она развела в стороны разрез рубахи Ли-цин.

Потрясенные женщины своими глазами увидели два чудных холмика с розовыми верхушками, отличающими грубый мужской пол от утонченной девичьей красоты.

Ли-цин все поняла. Воцарилось всеобщее растерянное молчание.

Небо – великий постановщик жизненных драм. Мы все, по своему опыту знаем, как гениально оно умеет усиливать накал страстей, выводя в подобающий момент, на сцену, новые действующие лица.

Хатема, которому, по странному совпадению, не спалось в эту роковую ночь, привлекли звуки струн. И, редкий случай: он решил посетить женскую половину дома.

Читателю нетрудно представить себе выражение лица человека, заглянувшего в свой гарем, и обнаружившего там юношу, которого он три дня назад собственноручно нанял в работники.

Даже самые спокойные натуры хранят в своих глубинах неизмеренные запасы ярости.

Хатем издал нечленораздельный вопль, воздел над головой руки, и бросился вперед с намерением стереть негодяя с лица земли.

Гречанка стремительно стала между ним и Ли-цин, и громко крикнула:

– Стой, неразумный! Он – девушка!

Хатем окаменел. Только сейчас он увидел распахнутую рубаху Ли-цин, и с ней - все признаки женского естества.

Тем не менее, ни одна сцена не может продолжаться бесконечно.

Толстяк молча опустил руки, повернулся и вышел.

На следующий день многое изменилось. Ли-цин освободили от работы по дому, поселили в отдельной комнате и перевели в ранг почетной гостьи. Жены Хатема, оправившись от потрясения, вникли в историю девушки, и преисполнились к ней самым глубоким уважением.

Случай с Ли-цин произвел тектонические сдвиги и в апатичной душе самого Хатема. Внезапная, ночная сцена, юная красота Ли-цин и окружающий ее ореол таинственности, оказали на него сильное впечатление. Все произошедшее выходило за рамки его обыденных представлений об отношениях мужчины и женщины. Ли-цин не шла у Хатема из головы.

И чем больше он старался о ней не думать, тем ярче разгорался в нем огонь страсти.

В конце концов, он решил разрубить образовавшийся узел привычными методами: заполучить Ли-цин в свой гарем.

Его дипломатических способностей хватило ровно настолько, чтобы передать это предложение девушке через старшую из своих жен.

Ли-цин

сначала удивилась, потом озаботилась внезапным осложнением ситуации, и передала Хатему свое глубокое сожаление вместе с отказом. «Пора уходить!». – Решила она.

Отказ Ли-цин пополнить собой женскую половину дома послужил детонатором, подорвавшим весь остальной заряд парфянских страстей.

Хатем, кажется, первый раз в жизни не спал ночь и, когда наутро Ли-цин с твердым намерением покинуть этот дом, подошла к двери, та оказалась заперта. Толстыми досками было заложено и единственное окно.

Переговоры, проведенные через дверь с самим хозяином дома, ни к чему не привели. Тогда Ли-цин решила прорваться с боем.

Спустя некоторое время двое слуг принесли узнице еду. Девушка бросилась в открытую дверь и, используя полученные когда-то уроки бойцовского мастерства, подбила глаз одному и прокусила ухо другому слуге.

В конце концов, сила взяла верх, и Ли-цин водворили обратно, в комнату.

Хатем решил взять девушку измором.

ОБ ИСКУССТВЕ ВРАЧЕВАНИЯ

Немногие люди способны выдержать страшное солнце пустынь и ледяную стужу горных перевалов. Великие караванные пути Азии требуют от человека особого склада характера и неистощимых запасов здоровья.

Юань был именно таким человеком. Но, даже его закаленная натура, не выдержала испытаний пути. Он болел долго, и более двух недель провел на грани между жизнью и смертью.

Когда, наконец, из окружившей его беспросветной тьмы, стали проступать зыбкие контуры и цвета окружающего мира, Юань приподнял голову и огляделся.

Он лежал на толстой волосяной подстилке в убогой комнате, стены которой были сложены из саманного кирпича. Рядом стоял глиняный сосуд и две чашки. В углу комнаты, спиной к нему, что-то делала очень старая женщина. Ее лица Юань не видел. Но весь облик согбенной фигуры говорил, что она уже очень долго живет на этом свете.

– Где я? – Спросил Юань на языке хань-жэнь.

Старуха обернулась.

Если бы Юань в это мгновение стоял, он бы отшатнулся: к нему было обращено сморщенное, почти черное лицо с пустыми дырами вместо глаз.

– Хвала богам, ты пришел в себя! – Сказала женщина. – Ты не понимаешь нашего языка, юноша?

Юань вслушивался в хриплый звук ее голоса, и медленно вспоминал, что с ним произошло.

– Я хочу пить. – Тихо сказал он старухе.

– Ты говоришь по-нашему. – Обрадовано сказала та и, наклонившись, безошибочно взяла с пола пиалу с темной жидкостью.

Приподняв голову больного, старуха поднесла чашку к его губам.

– Это не вода. – Сказал Юань, сделав несколько глотков. – Но, очень вкусно.