Полёт мотылька
Шрифт:
— Я ведь говорил не приходить, — он резко оборачивается, испугав меня, и твёрдым шагом направляется ко мне.
По телу пробегают мурашки, а земля начинает медленно испаряться из-под ног. Я не вижу в нем того Давида, который стоял у ворот моего дома с букетом цветов и одурманивал меня. Он теперь крупнее, грубее. Кажется очень уставшим и обозлённым.
И лишь одно остается неизменным в этой вереницы изменений — потеря моего полного контроля над сердцем в его присутствии.
Давид останавливается недалёко от меня
— Я бы не хотел снова доводить тебя до слез. Тебе стоит просто сейчас уйти.
Не хочу слышать и слушать его. Отключаю звук его голоса и медленно тянусь рукой к его левой груди. Единственное, что сейчас мне нужно — это почувствовать биение его сердца. Почувствовать его. Ведь я так скучала. До боли, до оцепенения.
— Прошу, только не отталкивай меня. Дай насладиться любовью.
Он хочет убрать мою руку, но я, сделав настойчивый шаг вперёд, оказываюсь слишком близко к нему.
— Я люблю тебя, — шепчу очень тихо, так, что сама еле слышу.
В ответ тишина. Режущая слух тишина. И его взгляд, пропитанный насквозь тоской и болью.
— Я знаю, Амели… — тяжело вздохнув, произносит он. — Знаю.
Его учащенное сердцебиение и глаза не могут соврать мне. Теперь, даже если тысячу раз он отречётся от своих чувств ко мне, я буду в тысячу первый раз подходить и прикасаться к нему.
Медленно обвив его шею руками, встаю на носочки и прижимаюсь к нему всем телом.
— Я так нуждалась в этих объятиях, — шепчу ему все так же тихо на ухо.
— Хватит, ты должна уйти, — холодно произносит вновь.
— Я не уйду, — зарываюсь носом в его шею. — И не должна была уходить никогда. Не должна была выходить за него замуж и не должна была уезжать тем вечером от тебя. И может быть тогда наше "завтра" не было бы таким протяженным…
Не дышу, с страхом ожидая его реакции. Каждая секунда для меня кажется часом. И я боюсь, что мне вновь и вновь придётся испытать боль от его попыток оторвать меня от себя. Но когда его рука касается моей талии и прижимает к себе, с моих уст вырывается лёгкий стон облегчения, а глаза наполняются слезами счастья.
— Я люблю тебя, — признаюсь вновь, обняв сильнее.
Все черно-белые картинки жизни вдруг обретают новые краски. А мир начинает играть мелодией любви и глушит в себе всю боль моих страданий.
Давид слегка отстраняется от меня и касается рукой моего лица. Нежно проходится пальцем по щеке и стирает капли, скатившиеся из глаз.
— Где? — хрипло спрашивает он, касаясь кончиков моих коротких волос.
Криво улыбаюсь и кусаю нижнюю губу, вспоминая ту ночь, когда пыталась отомстить ему.
— Решила избавиться от лишнего груза, — отвечаю двусмысленно.
Он с грустью улыбается в ответ, будто понимает, о чем речь.
— Ты ничего не хочешь сказать? — спрашиваю с нажимом, желая обсудить произошедшее.
Он запускает руку в мои волосы и прижимается
— Зачем ты только пришла, — произносит с отчаянием, игнорируя мой вопрос.
— Хочешь снова прогнать меня?
— Нет, — шепчет он и касается лёгким поцелуем моих губы. — Просто не представляю, как снова тебя сумею отпустить, — молвит, слегка отстранившись.
И вновь касается моих губ. Делает со мной пару шагов и прижимает меня к стенке, заставляя меня задыхаться. И пока я утопаю в пламени проснувшихся чувств, его губы начинают медленно спускаться по шее, а руки избавлять меня от накидки, скрывающего под собой то самое платье.
Я еле держусь в сознании от невесомости испытываемых чувств. Неужели это происходит со мной? Неужели я испытываю удовольствие от поцелуев и объятий? Неужели все то, что пришло ко мне в воспоминаниях о нем является настолько красочной правдой?
Заметив на мне свой подарок, он поднимаю взгляд и маняще улыбается.
— Вы ведёте нечестную игру, миледи, — шепчет он, разглядывая меня с жадностью.
— Мы в стенах тюрьмы, о какой честности может идти речь? — улыбаюсь шире.
Пальцем задев за декольте, притягивает меня к себе и, запустив руки в волосы, впивается губами в шею. Чувствую, как все мышцы его тела напрягаются, от чего все действия кажутся ещё более жаркими. Каждое касание обжигают меня, оставляя за собой шрамы невиданных чувств. Желание говорить и обсуждать что-либо улетучивается. И я, жадно хватая воздух, лишь наслаждаюсь каждым его движением. Давид, как оказывается, умеет объяснять и без слов. И объяснять доходчиво.
Всё, что таится внутри, подавляется и сдерживается теперь мощным ударом вырывается наружу и поглощает нас в бездне наших чувств. И нет больше нас. Мы вне временного пространства. Где-то за пределами галактики.
Его пальцы касаются молнии на платье и медленно, будто бы ожидая моей реакции, спускаются её вниз. Дыхание учащается, и я лишь сильнее прижимаюсь к холодной стенке, в надежде, что она сумеет охладить горение тела. Расстегнув платье и стянув с меня тонкие лямки, он вдруг останавливается. Отстраняется от меня и смотрит, словно дикий.
— Скажи, что ничего не изменилось с той ночи? — шипит, схватив меня за талию.
Прижимаюсь сильнее к стене, вспоминая прикосновения и поцелуи Альберта.
— Скажи, что ничего не изменилось! Что не засыпала с ним в одной постели! — отчаянно шепчет он, уткнувшись мне в шею.
— Я принадлежала и принадлежу лишь тебе, — произношу с трудом.
И хоть говорю ему правду, от чего-то чувствую себя предавшей. Он вздыхает с облегчением, услышав мой ответ, и прикасается губами моих губ, снова растворяя меня в себе. Растворяя и опьяняя. Каждая секунда в его власти окрыляет и заставляет забыться обо всем. Рядом с ним я теряю разум и следую лишь зову собственного сердца.