Полет над разлукой
Шрифт:
Первые торговцы уже парковали машины, выгружали товар возле рынка в Лужниках, и Аля поспешила проехать дальше: ей нравилась ранняя утренняя пустота Москвы, даже ноябрьская мокрая мгла не портила впечатления.
Еще одна высотка – университет – показалась впереди. Она была совсем не похожа на МИД; вся Москва была не похожа на себя, и вся Москва была прекрасна.
– Проснись, эй, подъезжаем. – Притормозив уже на Мичуринском проспекте, Аля толкнула своего незадачливого спутника. – Куда по Удальцова-то ехать?
Она с трудом добудилась чертова Рому, даже остановиться
Жил он в самом начале улицы Удальцова. Не меньше, чем «вольвушке», Аля удивилась респектабельности стоящего немного на отшибе многоэтажного дома из желтого кирпича.
«Откуда что берется? – мимоходом подумала она. – Ну и времечко!»
Впрочем, особенно удивляться не приходилось: почти вся ее сознательная жизнь прошла в этом самом времечке, и она привыкла спокойно встречать его замысловатые повороты.
– Все, командир, приехали, – сказала она, с сожалением притормаживая у подъезда.
«Командир» уже успел задремать снова.
– Вот что, – рассердилась Аля, – прислуга я тебе, что ли? Держи ключи и будь здоров! Проспишься – сам вылезешь.
– Погоди, п-постой!.. – Наверное, его разбудили не столько ее слова, сколько сердитые интонации. – Как тебя… С-саша… Ты хоть п-подымись ко мне, что ли… Куда ты, а?
– «П-подымись, С-саша!» – передразнила она. – Сам ты С-саша! Лужицу не надо за тобой подтереть?
Сердиться, конечно, следовало только на себя.
«Ну, не дура? – подумала Аля, громко хлопая дверцей. – Куда поехала, зачем? На машинке захотелось покататься! Вот и пили теперь через весь город. Идиот этот пьяный даже денег на такси не удосужился выдать! Да что им, они о таких мелочах и не думают, привыкли к обслуге!»
Вместо спокойного сна в своей кровати теперь предстояло добираться с Юго-Запада на Северо-Запад. И такси было не взять. Деньги, так неприлично заработанные сегодня на безропотных студентах, надо было срочно вернуть Линке, которой Аля уже неделю была должна.
Она пошла по темной улице, сердясь на себя, чувствуя, что протекают сапоги, что волосы снова мокнут от незаметно пошедшего снега… Потом представила, как открывает дверь, входит в пустую квартиру – и неожиданно заплакала.
Глава 4
Между занятиями сценической пластикой и читкой новой пьесы, назначенной Карталовым на шесть вечера, промежуток был ровно сорок минут. За это время можно было добраться от ГИТИСа до Подколокольного переулка, где находился карталовский театр, и не отойти от того состояния, в котором Аля всегда находилась после занятий с Иовенко.
Вообще-то сценическая пластика – это было привычно, ею занимались с первого курса, и Аля всегда любила ее больше других дисциплин. Но только теперь, перед самым окончанием института, с карталовскими студентами начал заниматься Георгий Иовенко – тот самый, что работал с лучшими актерами и режиссерами, имя которого в театральной и киношной среде произносили с придыханием. Неизвестно, как удалось Карталову уговорить мастера, каждый час работы которого был
В том, что заниматься с Иовенко жизненно необходимо, Аля поняла на первом же занятии. Это было что-то совершенно особенное, никогда ею прежде не виданное. А ведь она считалась лучшей по сценпластике и сама была уверена, что прекрасно владеет своим телом, умеет движением выразить любое чувство.
Она и с Ильей так познакомилась: он шел по коридору ГИТИСа, а она сидела на подоконнике, ожидая результатов первого тура, и все ее тело выражало полное отчаяние… Он сам сказал ей в первую их ночь: «Вот здесь оно у тебя даже было, отчаяние!» – засмеялся и поцеловал ямочку на сгибе ее локтя.
Иовенко перевернул все ее представления о собственных возможностях. Аля вдруг поняла, что не умеет ничего, и вместе с тем – что в ней скрыты силы, которых она в себе даже не предполагала.
Она вспомнила, как на первом же занятии он ошеломил ее предложением сыграть Отелло.
– Но почему Отелло? – поразилась тогда Аля.
– А почему бы и нет? – Иовенко смотрел на нее с недоумением, словно не понимая, что же странного можно усмотреть в его идее; он был похож на стрекозу – гибкий, с огромными выпуклыми глазами. – Сара Бернар играла ведь Гамлета. А вас я прошу: постарайтесь найти то движение, из которого для вас вырастет вся роль, понимаете?
И вот она бежала по Солянке к Подколокольному переулку – к Театру на Хитровке, который в ГИТИСе часто называли «У Карталова на куличках». Так уж это место называлось – Хитровка, Кулижки, – поэтому возможностей для подшучивания было предостаточно. Актеров, например, в глаза и за глаза называли хитрованцами и при случае спрашивали, когда же они возьмутся за «На дне» – по месту, так сказать, обитания.
Район был старый, странный и, наверное, красивый, но рассмотреть его получше вечно было некогда. Аля пробегала мимо башни Ивановского монастыря, мимо церкви Владимира в Старых Садах, мимо Опекунского совета и не всегда могла вспомнить, как это все называется, хотя на зданиях висели мемориальные доски.
Сегодня Карталов впервые пригласил ее на читку пьесы в своем театре, и все ее мысли были только об этом.
Алю давно смущало: почему Карталов ограничивает ее ролями в студенческих спектаклях и не дает сыграть даже самого маленького эпизода у себя, в профессиональном театре? Ведь, кажется, она его любимая ученица… Никогда не поймешь, что у него на уме, какое чувство поблескивает в его глазах под густыми бровями – одобрение или недовольство.
С улицы здание театра казалось таким маленьким, что непонятно было: где там вообще может поместиться зрительный зал? Но, наверное, архитектор начала века, имя которого Аля забыла, владел секретом пространства. Несмотря на постоянные перестройки, в доме на Хитровке за последние семьдесят лет размещалось все, от бесчисленных контор до кинотеатра, – сохранился и зал, и довольно просторное фойе, нашлось место для мастерских, гримерных и репетиционных комнат.