Полет шершня
Шрифт:
Водаль представлял собой аэродром с травяным покрытием: взлетная полоса и разбросанные вдоль одной ее стороны низкие здания. Охраны почти никакой – это ведь всего лишь летная школа, ни малейшей нужды в секретности. Единственный охранник у ворот, не поинтересовавшись, с чем они пожаловали, небрежно махнул рукой: проезжайте!
С полдюжины самолетиков «тайгер мот», словно птички на жердочках, стояли в ряд. Еще там было несколько планеров и два «Мессершмита-109».
Стоило Петеру выйти из машины, как он тут же заметил Арне Олафсена,
Они с Арне дружили с самого детства, пока двенадцать лет назад не рассорились их родители. Все началось с того, что Акселя Флемминга, отца Петера, обвинили в неуплате налогов. Факт предъявления ему иска сам Аксель считал возмутительным: он делал то же, что делают все, то есть преуменьшал в налоговых документах свой доход, преувеличивая расходы. Его признали виновным и присудили взыскать с него, помимо выплаты всех недоимок, крупный штраф.
Друзей и соседей он попытался убедить, что дело надо рассматривать не как обвинение в нечестности, а как спор по оформлению бухгалтерской отчетности. Но тут вмешался пастор Олафсен.
Существовало церковное правило, согласно которому любой член конгрегации, преступивший закон, должен быть «отчитан», то есть на неделю изгнан из общины. На следующее воскресенье он может снова в нее вступить, но всю неделю считается чужаком. По мелким поводам вроде превышения скорости при вождении эта процедура не проводилась, и Аксель утверждал, что его провинность подпадает под эту категорию. Пастор Олафсен не согласился.
Для Акселя это было куда унизительней, чем штраф. Его имя предали позору перед всеми, кто присутствовал в церкви, ему пришлось покинуть свое обычное место, остаток службы просидеть на задней скамье, и пастор, ко всему прочему, проповедь свою посвятил словам «кесарю кесарево».
Петер всегда вспоминал это с внутренней дрожью. Аксель так гордился своим положением процветающего предпринимателя и лидера общины. Хуже наказания, чем потерять уважение соседей, для него не существовало. Петер страдал, глядя, как напыщенное, самодовольное ничтожество вроде Олафсена публично отчитывает отца. На его взгляд, отец заслужил штраф, но не унижение в церкви. Он поклялся тогда, что если кто-то из Олафсенов преступит закон, пощады ему не будет.
Как было бы распрекрасно, окажись Арне членом шпионского подполья. Вот это была бы месть!
Тут Арне перехватил его взгляд.
– Петер! – Он выглядел удивленным, но не испуганным.
– Это здесь ты работаешь? – спросил Петер.
– Да, когда дают хоть какую-нибудь работу.
«Как всегда, Арне само благодушие и веселость. Если он в чем-то и замешан, то умело это скрывает», – размышлял Петер.
– Конечно, ты же пилот, – произнес он вслух.
– Здесь летная школа, но учеников у нас кот наплакал. Лучше скажи, ты-то тут что забыл? – Арне перевел взгляд на майора в немецкой форме,
Шуточки Арне не показались Петеру удачными.
– Рядовое расследование, – кратко ответил он. – Где найти вашего командира?
Арне махнул в сторону одного из зданий:
– Вон там штаб базы. Спроси майора Ренте.
Ренте оказался долговязым типом с кислым выражением лица и усами щеточкой.
– Я здесь для того, чтобы допросить вашего подчиненного, капитана Поуля Кирке, – сообщил ему Петер, представившись.
Майор Ренте многозначительно посмотрел на майора Шварца.
– А в чем дело? – выдавил он.
Слова «не твое собачье дело» вертелись у Петера на губах, но он сдержался и вежливо солгал:
– Он замешан в торговле краденым.
– Когда в преступлениях замешаны военные, мы предпочитаем сами расследовать дело.
– Еще бы вы не предпочитали. Однако… – Петер сделал жест в направлении Шварца. – Однако наши немецкие друзья предпочитают, чтобы это дело вела полиция, так что вам придется смириться. Где сейчас находится Кирке?
– Сейчас он в воздухе.
– Я полагал, вашим самолетам полеты запрещены? – вскинул бровь Петер.
– Как правило, да, но случаются исключения. Завтра нам предстоит визит группы люфтваффе. Немецкие летчики выразили желание подняться в воздух в наших тренировочных самолетах, и мы получили разрешение провести пробные полеты, чтобы убедиться в готовности наших машин. Кирке через несколько минут сядет.
– А я пока обыщу его вещи. Где он размещается?
Помолчав, Ренте с неохотой ответил:
– Спальный корпус А, в конце летной полосы.
– А тут у него нет помещения или хотя бы шкафчика, где он держит свои вещи?
– Четвертая дверь по этому коридору.
– Начнем оттуда. Тильде, пойдешь со мной. Конрад, отправляйся на летное поле, встретишь Кирке, когда он сядет, – я не хочу, чтобы он смылся. Дреслер и Эллегард, обыщите спальный корпус А. Майор, благодарю вас за помощь… – Заметив, что тот перевел взгляд на телефонный аппарат, Петер добавил: – В течение нескольких минут, майор, потрудитесь воздержаться от телефонных звонков. Если вы предупредите кого-нибудь, пока мы идем, это затруднит исполнение правосудия. Придется бросить вас в тюрьму, а это вряд ли украсит реноме армии, как вам кажется?
Ренте промолчал.
Коридор привел Петера, Тильде и Шварца к двери с табличкой «Старший летный инструктор». В тесной комнате без окон едва помещались письменный стол и шкаф. Петер и Тильде начали обыск. Шварц, стоя в дверях, зажег очередную сигару. В шкафу хранились папки с документами учеников летной школы. Петер и Тильде терпеливо просматривали каждый листок бумаги. В маленькой комнате нечем было дышать, дым сигары забил запах духов Тильде.
Через четверть часа Тильде удивленно воскликнула: