Полет Ящера
Шрифт:
– Что, Хром, соображаешь, с кем связалась ваша шпана?
– Фокус… - просипел он.
– Это фокус.
– Не угадал. Хром. Не фокус.
Усилив мысленное напряжение, я чуть качнул головой, и невидимая, протянувшаяся между мной и сигаретой ниточка, обратившись в упругий луч, вмяла сигарету по самый фильтр в серые губы Хрома. Урка зашелся в кашле.
– Кури, камрад. Разрешаю.
– Поднявшись, я вытер руки о полотенце, внимательно взглянул на Лешика.
– Видел?
– Класс!
– Лешик улыбался.
– Научите, босс! Покажу парням, ахнут!
– Будешь хорошо себя вести, научу.
– Так ведь я завсегда…
– Давай, Лешик, - я хлопнул его по литому плечу.
– Некогда мне болтать. Забирай этого лоха и проваливай.
– Снова к Хасану?
– Зачем? Отвези с ребятами в место поспокойнее и закопай.
– Он же ещё того… - Лешик умолк, заметив мою гримасу.
– Понял, босс! Все сделаем.
– Вот и двигай!
Душевный парень Лешик сграбастал хрипящего Хрома, рывками поволок по полу.
– Да!
– остановил я его.
– Передай Хасану, что я доволен. Весьма и весьма.
– Передам!
Уже перед входом в парную, где маялась с березовыми веничками и кваском в ковшике загорелая гибкая Фима, меня снова перехватили. На этот раз Ганс протягивал трубку сотовика.
– Женушка!
– шепнул он.
– Чуток подшафе.
– Изыди, прозорливый!
– я взял трубку, и Ганс послушно исчез.
– Веселишься?
– голос у Лены-Елены и впрямь малость подгулял. Разумеется, вместе с хозяйкой.
– Ты вроде как тоже. Что там у тебя в любимом бокале? «Мартини» или отечественный портвейн?
– «Мартини», - у неё был прононс француженки, но я-то знал, что ни единого французского словечка она не знает.
– Пью вот тут в горьком одиночестве, гадаю, где ты и с кем.
– А я тут, моя лапонька. Тружусь на поприще и на ниве, отдаю родине долг, дань и честь.
– Насчет последнего не сомневаюсь!
– Поосторожней на поворотах, киса! Сначала докажи, потом наезжай.
– А тут и доказывать нечего. Дома ведешь себя, как чужой, женушкой не интересуешься. Какие ещё выводы я могут делать?
– Может, я устаю? Не допускаешь? Может, я с ног валюсь, когда возвращаюсь домой? В две смены оно, сама знаешь, непросто вкалывать. Или ты считаешь меня двужильным?
– А запах духов? А помада?
– Какая ещё помада?
– У тебя на правой брови был в прошлый вечер отпечаток. Губки с щечками ты, конечно, вытираешь, но вот бровки, видимо, забываешь причесывать.
Я поморщился. Да и что тут скажешь! Взяла, что называется, с поличным. Потому как бровки я действительно не причесываю.
– Ну?.. Что молчишь? Совесть гложет?
– Послушай!
– я взъярился.
– Чего тебе недостает? Квартира - три сотни квадратов, пара дач, сад, каждое лето - санатории на Средиземноморье!
–
– Опять все о том же?
– Я хочу, чтобы у нас были дети!
– Это подле пьющей-то маменьки? Ну уж, дудки!
– Послушай, Ящер, не смей говорить со мной подобным тоном! Не смей, слышишь! Я… я тебя официально предупреждаю: если все будет продолжаться таким же образом, я тебе изменю!
– С кем, интересно, официальная ты моя?
– С твоими же охранниками! Думаешь, не получится?
– Отчего же, - я выдержал паузу, чтобы не взорваться.
– Только учти, им ведь потом плохо будет. Очень и очень плохо. Да и к тебе я тогда не притронусь, усекла?
– Послушай меня. Ящер!..
– Все, прием окончен. Целую, дорогая!
– я с размаху швырнул радиотелефон в мраморную стену. Брызнули какие-то деталюшки, отросток пружинной антенны весело запрыгал подле ног. Жаль, утащили восвояси Хромого. Сейчас бы я нашел, что ему сказать!
До крови прокусив губу, я сорвал с себя халат и двинул в парную. Главное - поменьше думать о том, что неприятно. Только за дверью, когда жаркий аркан Фиминых рук обвил шею, я вдруг сообразил, что жена тоже назвала меня Ящером! Не Павлом, не Павлушей, а Ящером, как все окружающие! Кажется, это случилось впервые, и я даже забыл на секунду, где нахожусь и что делаю. Испуганно пискнула Фима. Я чересчур сильно сдавил ей спину.
– Прости, - я ослабил хватку. Открытие следовало переварить, а подобное враз не происходит.
– Что-нибудь не так, милый?
Я растянул губы, изображая улыбку. Получилось несколько фальшиво.
– Все путем, Фимочка! Железнодорожно-асфальтовым…
Воспоминание костью стояло поперек горла, но я шевельнул кадыком и проглотил его. Как горькую таблетку аспирина. И на пару секунд нахлынула тьма - промозглая, липкая, до жути знакомая. И хлопало в этой тьме что-то тяжелое по земле, и трепыхалось в горле проглоченное. Острые шипы, темная чешуя - что это? Хвост дракона из сновидений?.. Черт подери! Но ощущения! Какие отчетливые ощущения! Словно все это было наяву и вчера…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Высокий хор поет с улыбкой,
Земля от выстрелов дрожит,
Сержант Петров, поджав коленки,
Как новорожденный лежит.
Булат Окуджава
В тогда-то собственную жизнь я вынужден был расписывать по минутам. Настолько поджимало со всех сторон. Те исчерканные красными чернилами календарные листки до сих пор приходят в кошмарных снах.
«..12:00 собеседование с козлами-бухгалтерами, 12:30 подарки налоговым комиссарам, 13:00 цветы и торт первой фифочке мэра, парфюмерию - второй, 15:30 стрелка с казанцами…»