Полет Ящера
Шрифт:
Пленник сглотнул. Наверное, я угадал. Оно и не слишком сложно. Угадать бы насчет всего остального! Как ни крути, Буратино был мелочью. В сущности этого красавчика я мог бы простить Поэлю, если бы не тот голос, если бы не пакостное шоу в кинотеатре.
– Так ты действительно не догадываешься, о каком фильме идет речь?
Банкир наморщил лоб, мучительно стал вспоминать, это было видно по его напряженному лицу.
– Не понимаю. Если ты о той порнушке…
– Ну же! – ободрил я его. – Видишь, уже теплее. Что-то начинает копошиться в складочках полушарий.
– Но там ничего такого нет! Честное слово! Обыкновенные тридцатиминутки
– Хватит! – оборвал я. – Тем более, что Багратион твой скоропостижно скончался. Да, да! Такое вот несчастье. Но речь не о нем. Ты прекрасно знаешь, что я говорю о другом фильме. На твою порнуху мне глубоко плевать.
– О чем ты говоришь? – голос Поэля дрожал, по жирному лицу катились слезы. Ганс был прав. Такое действительно не сыграть, и не поможет тут никакой гипноз. На мгновение я ощутил растерянность. Если фильм делал не этот тип, то кто же, черт возьми?!
Я шагнул к пленнику.
– Что за люди играют против меня, Поэль? Давай, колись облегчи душу! Кто-то из центровых?
Он замотал головой, и я неторопливо достал из кобуры пистолет.
– Последний шанс, Поэль! Честно признаюсь, не люблю долгие допросы. А отправлять тебя к Хасану – это, согласись, в какой-то степени свинство. Все ж таки не шпынь какой-нибудь уголовный. И вместе какое-то время работали.
– Поверь, Ящер! Я, правда, ничего не знаю. В «Харбине» я тоже чужак. Может, из-за меди на тебя там и дуются, но это же всем известно! Медью занимались Стэк с Микитой. Может быть, еще Дракула, а мы у них канал перебили. В субэкспортеры пролезли. Так они и на меня тянут по той же самой причине. Гараж взламывали, по офису стреляли.
– Не гони, парнишка, – я устало качнул стволом «Беретты». – Вчера мы следили за твоей машиной, и ты определенно заезжал в гаражи «Харбина».
– Что? Какой «Харбин»?
– Тот самый, Поэль, не прикидывайся. Разговор с чужаком мы тоже слышали. Твой там голосок, не сомневайся. Сказать по правде, не слишком мне и требуется твое признание. Улики, как говорится, налицо. С «Харбином» мы тоже разберемся. Возможно, даже сегодня. Но для начала нужно закончить с тобой. Могилка, как видишь, уже готова. Так что извини.
– Ящер! Не надо!.. – Поэль рыдал уже в голос. Я отвернулся, пряча пистолет. Тошно в таких стрелять. Никакого азарта. Одним глазом я подмигнул своему начальнику охраны, и Ганс с бедра ударил из автомата по дереву. Рыдания оборвались. Обернувшись, я увидел обвисшего на веревках Поэля.
– Вот и ладненько, – пробормотал я, хотя ладненько вовсе не было. Не сказал нам этот паршивец ничего. Не раскололся, партизан этакий! И означало это одно: держали его на крючке крепко – куда крепче, чем мы могли предположить. Может, судьбой семьи запугали, может, чем-нибудь еще. Имей мы время, покопались бы основательнее, но в том-то и заключалась закавыка, что с противником мы, по всей видимости, столкнулись серьезным, стало быть, и медлить не имели ни малейшей возможности.
Я обернулся к Гансу.
– Автоматик пусть Флоп оставит этим, а Поэлю в карманчик аккуратненько засунь пушку, что передал наш золотопогонный друг.
Ганс с готовностью кивнул. Его парни уже сбрасывали в яму тела. Поэля мы намеревались оставить у дерева. Пунктов намеченного сценария следовало придерживаться по возможности строго.
– И пусть поглядят вокруг внимательно. Чтоб никаких следов! Если кто покурил или помочился, заставь скушать все со снегом.
О подобных вещах Ганс тоже прекрасно знал. Мы, конечно, не Европа, однако и у нас, если захотят, запросто сумеют припереть к стенке каким-нибудь молекулярным анализом. Отпечатки пальчиков, микрочастицы и все такое…
Направляясь к машине, я видел, как парни в масках волокут подобие широких граблей. Сцена была сыграна, улики тщательно заметались.
Закат алел слева, а справа, мглистые, с проплешинами снежных островков, проносились пашни. Голые пучки кустов, курганы из строительного хлама, деревья, на таковые уже мало похожие, вызывающие чувство вроде той жалостливой брезгливости, что испытывают прохожие к оккупировавшим улицы попрошайкам.
Один из наших голландских партнеров как-то признался, что Россия воспринимается им, как страна двухцветная. Тогда он имел в виду тот неласковый факт, что наше цветовосприятие даже у детей на порядок ниже, чем у европейских киндеров. Выросшие среди серых катакомб, истинной палитры мы, дескать, не ведали и не ведаем. Только позднее я додумался, что мы и по духу близки к этой чертовой двухцветности. Верим в белое и ненавидим черное. Потому и христианство наше куда более суровое, нежели гибкое и щадящее католичество. Другое дело, что никто с уверенностью не скажет, плохо это или хорошо. Сложно про мир однозначно высказываться. Скверный ли, не очень, но он, этот мир, существует, и с фактом этим надо либо считаться, либо экстренно сходить с ума. Впрочем, имеются и промежуточные варианты, потому как можно еще стать прожженным циником, можно зажить жизнью глухаря или страуса, а можно стать Ящером…
Рация пискнула, когда мы уже катили по Шкловскому шоссе.
– Слушаю, – Ганс поднес микрофон к губам. – Кто там еще?
В эфире царило молчание.
– Странно. Мне показалось, что нас вызывают. – Ганс переключил рацию на передачу. – Але, Флоп! Ты слышишь меня? Как там у вас дела?
На этот раз я тоже повернул голову. Эфир продолжал безмолвствовать. Озабоченно взглянув на меня, начальник охраны нахмурился.
– Что за хренотень? Может, рация отказала?
– Проверить проще простого, – я взял у него из рук плоскую трубку. – Вызываем идущую за нами машину – и все само собой выясняется! Если отзовутся, то порядок!
Но порядка не получилось. Раньше чем я поднес рацию к уху, динамик зашуршал, и по спине моей пробежал знакомый холодок. Это был тот самый вздох, что удалось записать Августу. ТОТ, кто держал в руках переговорное устройство Флопа, бригадира оставленных на месте могильщиков, ничего не говорил. Он только дышал, и вздохи эти вновь напоминали приглушенный рык.
– В чем дело, босс?
– Разворачиваемся! – я швырнул трубку на сиденье, но тут же снова подхватил ее. – Эй, ты! Трюкач дешевый! Сделай одолжение, дождись меня. Поверь, у нас будет с тобой славный разговор!