Полёт
Шрифт:
– Лиза, ты была моей любовницей много лет… Лиза рыдала, уткнувшись головой в подушку. Сергей Сергеевич услышал движение в передней, обернулся и увидел Сережу, который стоял со свертком в руках и слышал его последние слова. – Я думал, ты в Англии, – как сквозь сон сказал Сергей Сергеевич. Но Сережи уже не было, он бросил сверток и выбежал из квартиры.
– Боже мой, какой ужас! – сказал Сергей Сергеевич.
Он сел в кресло и долго молчал. Плечи Лизы все время тряслись и вздрагивали. Сергей Сергеевич посмотрел на нее невидящими глазами. Наконец он сказал:
– Лиза, как ты могла это сделать? В комнате становилось совсем темно, за
Она рассказала Сергею Сергеевичу – в комнате было уже совсем темно, никто из них не подумал зажечь свет – все, что произошло на юге, во всех подробностях, и прибавила, что вне ее любви к Сереже для нее мир не существует. Она сказала, что знает о всех препятствиях к этому – об ужасном родстве, о разнице возраста, о том, что это вообще кажется невозможно и чудовищно, и вместе с тем, если этого не будет, то жизнь, конечно, теряет всякий смысл.
– Хорошо, Лиза, – сказал из темноты голос Сергея Сергеевича, – но это все о тебе. Я понимаю, что тебе очень тяжело. Надо, однако, подумать о Сереже – прежде всего.
– Для него все так же, как для меня, без меня он не представляет себе существования.
– Я понимаю. Но ему семнадцать лет, ты первая женщина в его жизни. Вспомни твой первый роман, что от него осталось? Нет, мне кажется, пожертвовать Сережей, даже для тебя – нельзя.
И Сергей Сергеевич сказал, что, по его мнению, следует все объяснить Сереже, убедить его в том, что нельзя строить жизнь на невольном преступлении и что надо забыть об этом.
– То есть ты хочешь, чтобы я отказалась от него?
– Я этого требую, – сказал Сергей Сергеевич. – Ты не привыкла к каким бы то ни было требованиям с моей стороны. Но вот, первый раз в жизни, я требую от тебя этого отказа.
– Ты не понимаешь, что ты говоришь. Но Сергей Сергеевич настаивал. Он говорил о том, что всякий настоящий человек, и особенно человек, который любит, должен найти в себе силы для личной жертвы, отказаться от себя, чтобы не губить того, чье существование кажется ему самым ценным.
– Ты так говоришь, ты можешь так говорить только потому, что не понимаешь, что такое любовь. Любовь – это значит, что ты не можешь жить без этого человека, не хочешь жить, хочешь умереть, ты понимаешь?
– Понимаю. Надо отказаться.
– Тебе легко об этом говорить!
– Нет, Лиза, не легко. Я тебя давно люблю, и, ты видишь, я отказываюсь от тебя. Я даю тебе полную свободу – все, что угодно, кто угодно – но только не Сережа.
Лиза подумала, что наступила, наконец, минута, которой она всегда так боялась, – когда эта рассуждающая машина пришла в действие. Она почувствовала, что никакие просьбы на Сергея Сергеевича не подействуют. Но она сказала:
– Нет, этого ты запретить мне не можешь. Это моя жизнь, я имею право ею распоряжаться.
– Да, но не жизнью Сережи.
– Это одно целое.
И вдруг Сергей Сергеевич сказал с неподдельным изумлением и гневом в голосе:
– То есть как? Неужели ты действительно неспособна от этого отказаться? Какая же тогда цена твоей любви?
– Не говори о любви,
– Я слышал это много лет от тебя и от твоей сестры. Я ее не знаю – наверное, потому, что любить в твоем представлении значит приносить все в жертву чувственности. Ничто не существует – ни любовь настоящая, ни забота о том, кого ты любишь, ни его интересы, ни твои обязательства, ни стыд – ничего! И даже возможность отрешиться на какое-то время от этого физического томления, чтобы понять какую-то необходимую частицу справедливости. Да, в этом смысле я любви не знаю, действительно. Я не бросил бы на произвол судьбы дом, жену и сына – только потому, что мне приятно проводить время с любовницей. Но настоящую любовь знаю я – а ты ее не знаешь. Леля лучше тебя, она бы меня поняла. Она чувственная и легкомысленная, но у нее прекрасное сердце, и она десять раз принесла бы себя в жертву, если бы это было нужно. А ты неспособна даже это сделать.
– Я не могу все это слышать! – закричала Лиза. – Ты не имеешь права говорить это мне, ты вообще не имеешь права говорить что бы то ни было. Я тебя давно ненавижу, – сказала она с силой, – потому что ты – машина, автомат, потому что ты неспособен понять ни одного человеческого чувства. Разве ты не видишь, как все пустеет вокруг тебя? Леля ушла, я ушла, Сережа ушел. Ты требуешь от меня этой жертвы – это значит моей жизни! Да, для тебя такая жертва легка, конечно.
– Все, что ты говоришь, несправедливо, Лиза, – ответил из темноты его медленный голос. – Разве ты знаешь, что такое страдание, жертвы, несчастье? Ты не имеешь об этом отдаленного представления, и ты считаешь не заслуживающими ни внимания, ни сожаления всех, кто не похож на тебя, ты никогда не сделала ни одного усилия, чтобы их понять – вроде этого несчастного Егоркина, который, однако, при всей его наивности и том, что он ridicule (смешон), представляет из себя большую человеческую ценность, чем ты. Я тебя очень хорошо знаю.
– Это ты мне говоришь такие вещи?
– Смотри, Лиза, что для тебя важнее всего? Алчность и эгоизм. Что тебе, если несчастный и доверчивый мальчик исковеркает всю свою жизнь из-за тебя? 06 этом ты не думаешь. Зато ты приятно проведешь время – до тех пор, пока не встретишь кого-нибудь, кто тебе понравится больше Сережи, – и вот тогда-то ты от него откажешься с необыкновенной легкостью, эту жертву ты, конечно, принесешь.
Он замолчал. Лиза ничего не отвечала ему, собираясь с мыслями. И вдруг он сказал – и в голосе его послышалась невольная и неожиданная улыбка:
– И я все-таки люблю тебя.
– Я знаю, – сказала Лиза с презрением, – ты машина, но идеально сделанная машина, совсем как человек.
– Другая грубая ошибка, Лиза. Пойми же, что я совсем не машина. Меня ты и Леля всегда считаете машиной, потому что вы не понимаете, что меня заставляет так жить. Ты не думала об этом? Мне жаль людей, ты понимаешь? Мне всегда было жаль Лелю – зачем я заставлял бы ее страдать, преследуя ее за бесконечные романы? Я позволял ей жить, как она хочет, – и тем более бескорыстно, что знал, что никакой благодарности за это не будет, она продолжает считать меня бездушным человеком. Мне жаль было тебя – и ты должна это знать. Мне всех жаль, Лиза, потому я не возражаю людям, не мешаю думать, что они хотят, и жить, как им нравится, хотя действуют они почти всегда неправильно. И вот еще одно доказательство, что я не машина, – это то, что этой жалости есть предел. Мы с тобой дошли до него сегодня.