Полицейский (Архив сыскной полиции)

Хруцкий Эдуард Анатольевич

– Вот вы этих дельцов на картошку посадите и телефонируйте в Горенки, пусть их заберут. – Сделаю.

– Ну а теперь все выйдите, мне с Колей Базыкиным потолковать надо.

Бахтин подошел к лежащему у стены Базыкину, рывком поднял его и коротко без замаха ударил его по печени. Базыкин, пуская ртом пузыри, медленно осел.

– Это тебе, Коля, аванс. А дальше у нас разговор будет. – Я ничего не знаю, – прохрипел Базыкин.

– Слушай меня, жиган с ландринной фабрики, меня твои скачки и тормозилы не интересуют.

Ты шофером был, когда из сыскного архив увозили? – Ну я. – Куда отвез? – А если скажу? – Мне твои рассказы ни к чему. Ты покажешь где. – А потом?

– Потом. – Бахтин закурил. Посмотрел на сидящего на полу грабителя. Жалкий был гроза уезда Колька Базыкин. И похож он был на нашкодившего приказчика из мелочной лавки. – Потом я тебя отпущу. – Побожитесь.

– Падло буду. – Бахтин щелкнул по зубам ногтем большого пальца.

– Я вам, господин начальник, верю. – Колька медленно встал. – Только ты мне одну бумагу напишешь… – Сексотить, что ли?

– Именно. Ты пойми, мне тебя просто так отпустить нельзя. – Хоть десять, потом пусть найдут.

– Это не моя печаль. – Бахтин достал из кармана бумажку и химический карандаш. – Так где архив? – Да рядом здесь, в Салтыковке.

К Салтыковке подъехали в сумерках. Минут десять простояли у шлагбаума, пропуская товарный из Москвы. Бахтину раньше никогда не доводилось бывать в этих местах. В глубине начинающего чернеть леса угадывались очертания домов. Кое-где светились редкие огоньки. Проехали еще полверсты, и Базыкин сказал: – Здесь направо.

– Не проедем, – мрачно сказал шофер, – снегу-то намело.

Бахтин выпрыгнул из авто. Ступил на дорогу. Действительно снегу намело много.

– Вы остаетесь в машине, – сказал Бахтин шоферу, – остальные за мной. Веди, Сусанин.

Утопая в снегу, они подошли к двухэтажной даче с легкомысленными башенками по краям крыши. В доме горели три окна.

– Литвин, – тихо сказал Бахтин, – видите водопроводную колонку? – Вижу.

– Вот и прикрепите нашего Сусанина к ней наручниками.

Они осторожно подошли к дому. В первозданной тишине снег предательски скрипел под сапогами. Литвин быстро осмотрел дом. На другую сторону выходило всего одно окно.

– Батов туда. Стреляй в каждого, кто попробует бежать.

Бахтин встал на деревянный карниз, заглянул в окно.

За столом трое играли в карты. Двоих он узнал сразу. Казимир Нож и Хряк, ходивший с Сабаном трясти Немировского. Третий в офицерском кителе сидел к нему спиной.

Внезапно Казимир бросил карты и выхватил пистолет. Батин упал в снег, стекло разнесла пуля. – Сколько их? – крикнул Алфимов. – Трое. – Ложись. – Чекист бросил в окно гранату.

Туго рванул взрыв, погас свет, посыпались стекла. А Алфимов уже влез в окно, за ним прыгнул Литвин. Выстрел, крики, мат.

Бахтин влез в окно, зажег потайной фонарь. Круглое желтое

пятно побежало по полу, усыпанному разбитыми стеклами, вырвало из темноты развалившийся пополам стол, остановившись на развороченном осколками лице. Только по усикам можно было узнать того, кто еще недавно жил под именем Казимир Нож. Лицом вниз лежал человек в офицерском кителе, сукно на спине стало черным от крови. Бахтин перевернул его. Нет. Этого человека он не знал. В углу сидел Хряк, по лицу его капала кровь. – Орест, найдите лампу.

Литвин вернулся через несколько минут. Чиркнул спичкой, зажег трехлинейку. – Где архив, Хряк? – В той комнате… У, суки…

– Будешь много языком бряцать, пулю съешь, – предупредил его Бахтин.

Бахтин взял с трюмо свечу. Зажег, толкнул дверь в комнату. У стены приткнулась аккуратная стопа папок. Штук тридцать, на глаз определил Бахтин. – Где остальные? – Их Лимон вчера забрал. Опередил, сука. Но ничего, кое-что есть. – Зовите Батова.

Когда собрались все, начался обыск. Нашли оружие, патроны, немного денег и навал жратвы.

– Алфимов, берите мотор и в Горенки, в милицию. Пусть дадут подводу увезти трупы. Вам, Орест, с Батовым придется остаться в засаде.

Они с Алфимовым вышли. Ночь была морозной и светлой. Месяц и звезды больше походили на елочные игрушки, приклеенные к темному бархату. – Ночь-то какая, Александр Петрович.

– Плохая ночь, Миша, вспомните, сколько людей мы уложили. – Так ведь бандюг.

– Я после тюрьмы все чаще о Боге задумываться начал. Перед ним мы все равны. – Может быть, – тихо ответил Алфимов. Бахтин подошел к колонке. – Ну что, Базыкин, натерпелся? – Было малость. – Иди. – Спасибо, ваше благородие. – Ишь ты, признал.

– Вспомнил. Только одного не пойму, что вы с ними делаете. – Я и сам не пойму, друг Базыкин. Иди.

– Век помнить буду. – Колька растворился в темноте.

– А почему вы его отпустили, – раздался за спиной голос шофера.

– А это мое дело, юноша, и советую вам не делать мне замечаний. Почему оставили авто? – Выполнял свой долг. – Революционный? – Да.

– Тогда шли бы бандитов брать. И запомните, еще раз нарушите приказ, пристрелю.

– Ты, реалист, – рявкнул Алфимов, – а ну, к машине. У меня к тебе разговор есть.

На Лубянку они приехали только утром. Сдали Хряка в камеру, занесли в комнату папки.

– Миша, – сказал Бахтин, – я там пакет пшена прихватил и пару банок консервов, если вам не трудно, занесите их на Арбат Кулику. Алфимов молчал, отвернувшись к окну. – Вы что, Миша?

– Александр Петрович… – Голос Алфимова сорвался. – Я…

– Да говорите же. – Нехорошее предчувствие сдавило сердце Бахтина.

– Умер Валентин Яковлевич… А ворону застрелили… – Кто? – Бахтин вскочил с дивана. – Наши.