Полицейский (Архив сыскной полиции)
Шрифт:
– А как же-с. Кое-какие надежные людишки имеются.
– Господа, – Маршалк поднял рюмку. – Давайте выпьем, и Валентин Яковлевич введет тебя, Саша, в курс дела. Выйдя из кабинета, Кулик сказал Бахтину: – Не знаю, как и начать, Александр Петрович…
– С самого начала, милейший Валентин Яковлевич.
– Время по нашей московской жизни обеденное, не заглянуть ли нам в трактир, там за зеленым вином и потолкуем всласть.
Кулик испытующе, прищурившись, глядел на Бахтина. И Бахтин понял, что это не просто приглашение, а своеобразная проверка, как поведет
Бахтин понимал, что от того, как у него сложатся взаимоотношения, в первую очередь, с чиновниками для поручений, зависит его будущая работа. А самое главное, что ему не надо было переламывать себя. Бахтин весьма скептически относился к чинам, видя в них только улучшение личного благополучия. Новые погоны и должность увеличили его бюджет почти вполовину, и это его радовало несказанно.
– А что, Валентин Яковлевич, у вас, наверное, на примете что-то есть? – Обижаете, Александр Петрович. – Тогда в путь. Куда следуем?
– Два шага. В трактир Волкова Алексея Григорьевича, Никитская, 25.
Внезапно Бахтин словно увидел себя со стороны: сюртук с погонами, ордена, медали. – В таком виде-то?
– Сидеть будем в отдельной комнате, – успокоил его Кулик. – Ну тогда, ладно.
Они вышли на улицу. Ветер тащил по тротуару осенние листья. Воздух был сыровато-свежим. Пахло дымком и хлебом.
Из соседнего дома вышел полковник Мартынов, начальник Московского Охранного отделения.
– Здравия желаю, коллежский советник. – Мартынов приложил пальцы к козырьку.
– Мое почтение, полковник. – Бахтин бросил руку к фуражке.
И пока Мартынов оглядывал его, подумал о том, что есть своя прелесть у его чина, равном полковничьему.
– Я-то думал, дорогой коллега, что вы к нам заглянете, – Мартынов усмехнулся, – все-таки соседи. – Всенепременно. Я же в Москве второй день. – Жду, жду.
Мартынов перешел улицу и сел в защитного цвета мотор.
– Завидую вам, – вздохнул Кулик, – что значит чин. Самого Мартынова послали куда подальше.
– Не завидуйте, Валентин Яковлевич, жандармы – господа памятливые, мне еще этот разговор аукнется.
– Истинно, что памятливые. В 1908 году, когда надворный советник Кошко стал нашим начальником, он крепко поругался с охранкой. Они у нас людей требовали для каких-то своих дел. Александр Францевич им ответил, берите, только мне дайте десяток ваших филеров.
– Ну, и чем кончилось? – До Бахтина в свое время доходили отголоски ведомственной битвы.
– А ничем, генерал Андрианов сказал: «Богу Богово, кесарю – кесарево». На том и разошлись.
Под их ногами выгнули спины тихие московские переулки, кончался короткий осенний день, но было еще малолюдно.
В Москве почему-то далекая война казалась заметнее. Видимо, от обилия патриотических плакатов на стенах, да прапорщиков побольше таскалось по улицам, у входов во многие
По Никитской в сторону бульваров прошел белоснежный с красным крестом на боку трамвай.
– Раненых повезли, – вздохнул Кулик, – днем их редко возят, а ночью…
– В Петербурге этого нет. – Задумчиво сказал Бахтин.
– Столица. Высшие чины империи проживают. А мы город губернский, тихий. Ну вот и пришли. Встречал их сам хозяин.
– Знакомься, Алексей Григорьевич, – похлопал его по плечу Кулик, – это наш новый начальник, знаменитый Александр Петрович Бахтин.
– Как же-с. Наслышаны, господин полковник. – Алексей Григорьевич почтительно потряс протянутую руку.
– Алексей Григорьевич, – улыбнулся Бахтин. Он знал, что улыбка делает его лицо значительно добрее, поэтому улыбался тем, кому хотелось понравиться. – Сегодня у вас возвращение блудного сына происходит, так уж покормите по-московски.
– Знаем, Александр Петрович, наслышаны, что вы наш коренной, александровец бывший. Все приготовлено в лучшем виде. Прошу-с за мной!
У раздевалки они свернули в маленький коридорчик, пол которого покрывал ковер, а стены были обиты неярким штофом.
– Прошу-с. – Волков открыл дверь в уютный кабинетик, стены которого были расписаны видами Москвы. – Располагайтесь.
Он помог гостям раздеться. С нескрываемым одобрением посмотрел на сюртук Бахтина, завешанный крестами и медалями, и сам разлил по рюмкам настойку.
– Не сочтите за нахальство, Александр Петрович, я позволю одну рюмку с вами выпить. Так как для нас, торговых людей, ваш приезд радость большая. Мы про вас все газеты прочитали, торговые люди говорят, что теперь жиганью конец пришел. Они выпили, и Волков деликатно удалился.
– Большая это сила – газеты. Господа литераторы если уж распишут, то знать вас будет весь город, – усмехнулся Кулик. – Про меня, когда я еще простым сыщиком был, несколько раз господин Гиляровский писал. Я тогда собачками занимался, так уж получилось, что почти все кражи животных поднимал. – А вы давно в полиции?
– Давно. Сначала собачьих воров ловил, потом в надзиратели выбился, в театрах работал по краже шуб, ну, а потом начальник наш, господин Кошко, заставил меня на классный чин сдать, тут, конечно, я другим занялся: банкротствами фальшивыми, мошенничеством с векселями, да ценными бумагами.
В тринадцатом году в отставку вышел, но Александр Францевич меня не отпустил, жалованье положил, заведовать музеем поставил и помогал, конечно, по старому своему профилю. А как война началась, мне очередной чин и в чиновники для поручений сверх штата. Уж больно много мошенников развелось. Вот и занимаюсь аферами всякими. Кулик разлил настойку. – Вы угощайтесь. У Волкова готовят знатно. – Семья у вас большая, Валентин Яковлевич?
– Да как сказать, я вдовец. Сын Сережа помощником пристава в Сущевской части, а дочь Машенька замужем за хорошим человеком, ветеринарным врачом. Живу с котом и вороной. – Как так?