Полицейское управление (сборник)

Каунитц Вильям Дж.

— Но я же чувствую свою ногу, — упрямо твердил он. — Она все еще тут. Смотрите, я шевелю пальцами!

Отчаяние в голосе. Надежда меркнет. Врач стал объяснять ему, что все его ощущения идут из мозга. Но его мозг не знает, что ноги больше нет. Мозг все еще посылает нервные импульсы отсутствующей ноге, и это будет продолжаться до конца жизни.

— Ваша потерянная нога всегда будет с вами как призрак. Она будет неметь, чесаться. Иногда вы будете забывать, что ее нет, и пытаться опереться на нее.

Скэнлон отвернулся. Он не хотел, чтобы они видели его слезы. Сержанту полиции не пристало плакать.

Посетителям разрешили

прийти только на другой день.

Уже наступил вечер, когда инспектор Альберт Букхольц стремительно влетел в больничную палату, источая наигранное веселье. Это был громадный толстый человек с несоразмерно маленькой головой и тоненькими запястьями. На службе его знали как Толстяка Альберта.

Букхольц попытался убедить его, что все будет в порядке. Полицейское управление хотело, чтобы Скэнлон знал: Служба поддержит его на сто десять процентов! А если он захочет, то сможет остаться в полиции. Пусть знает, что чин лейтенанта ему уже обеспечен. Он — не единственный инвалид на Службе, стало быть, не надо унывать. Букхольц подошел поближе, чтобы его слова звучали доходчивее.

— Служба не забывает своих, Тони. Мы заботимся о них.

Эдит Пиаф умолкла. Скэнлон очнулся от надоевших воспоминаний и, встав с кровати, допрыгал на одной ноге до проигрывателя и перевернул пластинку.

Пиаф возвратилась. «C'est `a Hambourg» [14] .

Скэнлон снова лег, поставил стакан на живот, запрокинул голову и вновь погрузился в прошлое.

— Скажи, чем все закончилось, — попросил Скэнлон Толстяка Альберта.

14

«В Гамбурге» (фр.)

Правая щека Альберта дернулась.

— Капуччи убили, — выдавил он после долгого молчания.

Скэнлон отвел глаза и посмотрел на желтый экран, по которому медленно ползла изломанная линия.

— Этих гадов прикончили! — с мрачным торжеством воскликнул Толстяк Альберт, будто их смерть могла восполнить гибель Капуччи и потерю ноги.

А потом Толстяк Альберт ни с того ни с сего развеселился и сообщил, что в коридоре ждет встревоженная дама, которая хочет видеть Скэнлона.

Джейн Стомер вошла в комнату с не свойственной ей застенчивостью. Она остановилась. Ее большие темные глаза растерянно оглядели койки. В конце концов она увидела Скэнлона, подбежала и, бросившись ему на грудь, нежно обняла. Ее длинные каштановые вьющиеся волосы рассыпались по его лицу. Скэнлон вдыхал аромат ее духов и чувствовал ее нежное прикосновение. Он извлек руки из-под одеяла и обнял ее, крепко прижав к себе.

Тридцатидвухлетняя Джейн Стомер представала перед разными людьми в разных ипостасях. Для своих коллег-мужчин в прокуратуре Нью-Йорка она была пугающе умной и самоуверенной помощницей прокурора, которая всегда входила в зал суда блестяще подготовленной, дамой, носившей строгие костюмы и скромные блузки, скрадывающие ее необыкновенно красивые формы. Коллеги-женщины смотрели на нее с восхищением, как на отличного профессионала. Она была им подругой, предостерегавшей от служебных романов с женатыми мужчинами, но никогда не осуждавшей женщин, которых все-таки угораздило совершить такую глупость. Она была острой на язык феминисткой, с успехом

боровшейся за права женщин в такой мужской области, как уголовное законодательство.

Но для сержанта Тони Скэнлона она была и любовницей, и другом. Они познакомились за двадцать один месяц до того, как Скэнлон потерял ногу. Он и его детективы арестовали четверых преступников, напавших на инкассаторов. Председательствовать на суде поручили Джейн Стомер. За неделю до предварительного слушания в суде она пригласила Скэнлона к себе в кабинет.

Они сидели за ее столом, выискивая и устраняя возможные слабости в позиции обвинения.

Когда большое жюри получило обвинительный акт, Джейн назначила Скэнлону еще одну встречу, чтобы подготовиться к предварительному слушанию дела в суде присяжных. Во время этих встреч она дотошно расспрашивала о мельчайших подробностях следствия, поразив Скэнлона упорством и настырностью. Они вместе разработали стратегию обвинения, чтобы дать отпор адвокату, когда тот подвергнет сомнению вещественные доказательства.

Ему говорили, что она оголтелая феминистка, поэтому он ожидал увидеть эдакий синий чулок, но обманулся: перед ним сидела миловидная, трудолюбивая помощница окружного прокурора, прекрасно знающая законы и имеющая представление об уголовном судопроизводстве. Ему нравилась ее ухватистая деловая повадка, а стремление к победе производило очень сильное впечатление.

Однажды, во время короткого перерыва, Скэнлон спросил Джейн, подумывала ли она заняться частной практикой.

— С вами было бы чертовски трудно бороться, — заметил он.

Она посмотрела ему в глаза и ответила:

— Кто-то должен позаботиться о жертвах преступлений. Когда мы отправляем преступника за решетку, на улице становится одним убийцей или грабителем меньше.

За неделю до суда она вновь пригласила его в кабинет на последнее совещание. Оно началось в девять утра. Временами Скэнлон ловил себя на том, что заглядывает ей в глаза с надеждой увидеть в них призыв. Но не тут-то было. Вскоре они сделали перерыв на обед и пошли каждый своей дорогой.

Он вышел из похожего на старинный замок здания уголовного суда на Сентр-стрит и стал медленно спускаться по широким ступенькам, раздумывая, где бы перекусить. Он миновал массивные стальные ворота в ограде и пересек улицу, направляясь к Уорт-стрит в поисках ресторана. Заглянув в ближайшие и решив, что это просто грязные забегаловки, он пошел на Бродвей, потом на Дуэйн-стрит и увидел на правой стороне оранжево-желтую вывеску: «Ранчерос». Ему не очень нравилась мексиканская кухня, но, когда он подошел поближе, заглянул в окно и увидел помощника окружного прокурора Джейн Стомер, в одиночестве сидящую за столом, у него сразу же возникло огромное желание отведать «гуакамолы» и бобов. Он изобразил удивление, когда вошел в полный ресторан и почувствовал на себе ее взгляд. Она жестом пригласила его за свой столик.

Разговор завязался легко. Оба согласились, что состояние уголовного судопроизводства ужасно и нужна коренная реформа. Джейн нравилась Скэнлону, они говорили на одном языке.

Наконец Джейн спохватилась.

— Нам пора возвращаться. Знаменитый прокурор не любит, когда долго трапезничают, особенно женщины.

Свой счет каждый оплатил сам, а чаевые они внесли в складчину. Когда они вышли из ресторана, он взял ее за руку и остановил.

— Я приглашаю вас на ужин, Джейн, — сказал он.