Полиция, полиция, картофельное пюре!
Шрифт:
— Полиция, — сказал Колльберг и вынул свое удостоверение. Оса Турелль сделала то же самое, но молча.
— Вы Хелена Ханссон?
— Да, конечно.
— Мы бы хотели поговорить с вами о том, что случилось в Мальмё на прошлой неделе.
— Я уже рассказала то немногое, что я знаю, тамошней полиции. В тот же вечер.
— Та беседа была недостаточно исчерпывающей, — сказал Колльберг. — Вы, естественно, были потрясены, а свидетельские показания, которые даются в таких ситуациях, всегда бывают слишком общими. Поэтому мы обычно допрашиваем свидетелей еще раз, когда они успеют
— Хорошо, — поколебавшись, сказала Хелена Ханссон. — Правда, я спешу, но… — и замолчала, а они не мешали ей придумывать окончание фразы. — Будьте добры, подождите здесь минуточку, пока я наброшу на себя что-нибудь. Я только что вымыла волосы, — прибавила она и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, захлопнула дверь перед самым их носом.
Колльберг предупреждающе приложил палец к губам. Оса тут же встала на колени и осторожно и беззвучно приподняла крышку, закрывающую прорезь для писем и газет. Стало кое-что слышно. Сначала жужжание телефонного диска: Хелена Ханссон набирала номер, пытаясь кому-то позвонить. Ей, очевидно, ответили, она очень тихим голосом попросила соединить ее с кем-то, ее соединили. Она молчала, очевидно, шли гудки. Наконец сказала: «Значит, нет. Извините». И положила трубку.
— Она пыталась позвонить кому-то, но не застала, — прошептала Оса. — По-видимому, через коммутатор.
Колльберг одними губами произнес имя:
— Бруберг.
— Она не сказала «Бруберг», я бы услышала.
Колльберг снова сделал предупреждающий знак и молча показал на прорезь в двери. Оса Турелль прижалась к ней правым ухом, минуты через две выпрямилась и прошептала:
— Она что-то делает и явно торопится. По-моему, упаковала чемодан, мне кажется, я слышала, как она застегнула его. А потом потащила что-то по полу, открыла и закрыла дверь. Теперь одевается.
Когда Хелена Ханссон снова открыла дверь, то была в платье и удивительно тщательно причесана. И Колльберг и Оса Турелль догадались, что она надела парик на влажные волосы. Они в тот момент уже стояли с невинным видом далеко от двери на площадке. Оса Турелль зажгла сигарету и курила с равнодушным и отсутствующим лицом.
— Пожалуйста, входите, — сказала Хелена Ханссон.
Голос у нее был приятный и выговор удивительно правильный.
Они вошли и огляделись.
Квартира состояла из передней, комнаты и кухни. Просторная и чистая, она была обставлена как-то безлично. Почти все вещи были новые, и множество деталей говорило о том, что живущая здесь не испытывает нужды в деньгах. Всюду прибрано, все в порядке.
Бросив взгляд на большую широкую кровать, покрытую толстым одеялом, Колльберг различил ясный четырехугольный отпечаток — наверняка на одеяле только что лежал чемодан.
В комнате стояли диван и удобные кресла. Хелена Ханссон сделала неопределенный жест и пригласила:
— Садитесь, пожалуйста. Хотите, может быть, выпить?
— Нет, спасибо, — ответил Колльберг. Оса Турелль отрицательно покачала головой.
Хелена Ханссон взяла сигарету из металлического стакана на
— Чем могу служить?
— Вы уже знаете, в чем дело, — сказал Колльберг.
— Да, эта ужасная история в Мальмё. Но, кроме этого, я больше ничего и сказать не могу. Ужасная история.
— Где вы сидели за столом?
— Ближе к краю, рядом со мной сидел датский коммерсант. Его, кажется, звали Енсен.
— Директор Хофф Енсен, — сказал Колльберг.
— Да, кажется, так.
— А директор Пальмгрен?
— Он сидел по другую сторону стола. Наискось от меня. Прямо против меня находилась жена датчанина.
— Значит, вы сидели лицом к человеку, который стрелял в директора Пальмгрена?
— Да. Но все произошло очень быстро. Я даже не успела сообразить, в чем дело. По-моему, и остальные пришли в себя только позже.
— Но вы видели убийцу?
— Видела, но я не думала, что он окажется убийцей.
— Как он выглядел?
— Об этом я уже рассказывала. Вы хотите, чтобы я это повторила?
— Будьте так любезны.
— У меня только очень общее впечатление от его внешности. Ведь все произошло очень быстро, и к тому же я не особенно обращала внимание на окружающих. Сидела, думая о своем.
Она говорила спокойно и казалась совершенно откровенной.
— А почему вы не обращали внимания на окружающих?
— Директор Пальмгрен произносил тост. То, о чем он говорил, меня не касалось, и я фактически слушала вполуха. Я толком не понимала, о чем он говорит, курила и думала о другом.
— Вернемся к человеку, который стрелял. Вы его когда-нибудь прежде видели?
— Нет. Это был совершенно незнакомый мне человек.
— Узнаете ли вы его, если снова увидите?
— Может быть. Но я в этом далеко не уверена.
— Каким он вам показался?
— Лет тридцати пяти или скорее сорока. У него узкое лицо и редкие темные волосы. Роста он, по-моему, среднего.
— Можете ли вы еще что-либо сказать о нем?
— Нет, у него очень обычная внешность.
— К какому общественному классу вы бы его отнесли?
— Общественному классу?
— Да. Похож ли он на состоятельного человека?
— Пожалуй, нет. Скорее на конторского служащего или простого рабочего. У него вид нуждающегося человека. — Пожав плечами, она продолжала: — Но вам не следует особенно полагаться на то, что я говорю. Дело в том, что я только бегло на него взглянула. Позже я пыталась собрать свои впечатления воедино, но я в них совершенно не уверена. Многое из того, что я видела, может оказаться чистейшим, если не воображением, то…
— Попыткой воссоздать события постфактум? — подсказал Колльберг.
— Вот именно. Постфактум. Увидишь что-то или кого-то очень бегло, а потом, когда пытаешься вспомнить подробности, часто ошибаешься.
— Видели ли вы его оружие?
— Какую-то секунду. Это был пистолет с довольно длинным дулом.
— Вы разбираетесь в оружии?
— Нет, совсем не разбираюсь.
Колльберг перевел разговор на другую тему.
— Знали ли вы директора Пальмгрена раньше?
— Нет.
— А остальных присутствовавших? Были ли вы с ними знакомы?