Полиция
Шрифт:
— Ладно, но мне нужен совет не по поводу брака.
— Выкладывай, Эйкеланн слушает.
Сигаретный дым драл горло Харри. Слизистая уже отвыкла от двух пачек сигарет в день. Он прекрасно знал, что Эйстейн не сможет дать ему никакого совета по этому делу. Как и по другому. Во всяком случае, никакого хорошего совета. Его доморощенная логика и жизненные принципы настолько нефункционально решали насущные вопросы, что могли бы прельстить только особо заинтересованных людей. Несущими конструкциями дома Эйкеланна были алкоголь, холостяцкое существование, девушки низшего
Харри сделал вдох:
— Я подозреваю, что за убийствами полицейских стоит полицейский.
— Так упрячь его за решетку, — сказал Эйстейн, сплевывая табачную крошку. Внезапно он встрепенулся: — Ты сказал, убийства полицейских? Те самые убийства полицейских?!
— Ага. Проблема заключается в том, что, если я арестую этого человека, он потянет меня за собой.
— Как это?
— Он может доказать, что я убил того русского в «Приходи таким, какой ты есть».
Эйстейн уставился в зеркало заднего вида широко раскрытыми глазами:
— Ты замочил русского?
— Так что же мне делать? Арестовать виновного и пасть вместе с ним? Тогда у Ракели не будет мужа, а у Олега — отца.
— Совершенно согласен.
— С чем согласен?
— Согласен, что тебе надо отмести в сторону тех, кто преграждает тебе путь. Да и вообще хорошо иметь в запасе такие филантропические мысли, спишь гораздо спокойнее. Я всегда так считал. Помнишь, когда мы воровали яблоки, я сбежал и оставил Треску одного? Он не мог быстро бежать в тех ботиках с таким количеством яблок. И я сказал самому себе, что Треску следует наказать больше, чем меня, ему надо вправить мозги в моральном плане, направить в нужную сторону. Потому что он туда и хотел, в мир правильных, так ведь? А вот я, я хотел быть бандитом, так что же, мне надо было вынести порку из-за нескольких жалких яблок?
— Я не позволю другим остаться виноватыми, Эйстейн.
— А что, если этот тип будет и дальше убивать полицейских, а ты знаешь, что можешь остановить его?
— В этом все дело, — сказал Харри, выпуская дым на наклейку, запрещающую курение.
Эйстейн внимательно посмотрел на своего приятеля:
— Не то чтобы, Харри…
— Не то чтобы что?
— Не… — Эйстейн опустил окно со своей стороны и выкинул то, что осталось от окурка, — два сантиметра обслюнявленной бумажки. — В общем, ничего не хочу слушать. Просто не делай этого.
— Хорошо. Самым трусливым поступком в данной ситуации будет отсутствие каких бы то ни было действий с моей стороны. Я могу сам себя убедить в том, что у меня нет достаточных доказательств, и это, вообще-то, правда. Могу пустить все на самотек. Но может ли человек жить с этим, Эйстейн?
— Конечно, блин. Но к этим вещам у тебя, Харри, странное отношение. Ты можешь с этим жить?
— Обычно нет. Но, как я уже говорил, сейчас мне надо учитывать и другие обстоятельства.
— А ты не
— Он будет использовать все, что он знает о других полицейских, чтобы выторговать себе сокращение срока. Он работал сжигателем и следователем по особо тяжким, он знает все трюки. К тому же его спасет начальник полиции, эти двое знают друг о друге слишком много.
Эйстейн взял в руки пачку сигарет Харри.
— Знаешь что, Харри? Мне кажется, ты пришел сюда, чтобы получить мое благословение на убийство человека. Кто-нибудь еще знает, чем ты занимаешься?
Харри покачал головой:
— Даже моя собственная следственная группа.
Эйстейн достал сигарету и прикурил ее от собственной зажигалки.
— Харри.
— Да.
— Ты самый, мать твою, большой одиночка из всех, кого я встречал.
Харри посмотрел на часы: скоро полночь. Он сощурился, глядя на лобовое стекло:
— Это называется одинокий.
— Нет. Одиночка. Добровольно выбравший свой путь и странноватый.
— В любом случае, — произнес Харри, открывая дверцу, — спасибо за совет.
— Какой совет?
Дверца захлопнулась.
— Какой еще хренов совет? — прокричал Эйстейн в сторону двери и сгорбившегося мужчины, быстро исчезнувшего во мраке Осло. — А как насчет такси до дома, жадная сволочь?
В доме было темно и тихо.
Харри сидел на диване и пялился на шкаф.
Он никому ни слова не сказал относительно своих подозрений по поводу Трульса Бернтсена.
Он позвонил Бьёрну и Катрине, чтобы рассказать, что у него состоялся короткий разговор с Микаэлем Бельманом. И поскольку у начальника полиции есть алиби на ночь убийства — а значит, либо произошла ошибка, либо улика была подложной, — им не следовало пока распространяться насчет того, что пуля из коробки с уликами была выпущена из пистолета Бельмана. Но он не сказал ни слова о том, о чем они разговаривали.
Ни слова о Трульсе Бернтсене.
Ни слова о том, что надо сделать.
Так и должно быть, информацию по этому делу следует держать при себе.
Ключ был спрятан на полке с дисками.
Харри открыл глаза и попытался прервать, перестать слушать диалог, безостановочно крутившийся у него в голове. Но ничего не вышло, голоса закричали, как только он расслабился. Что Трульс Бернтсен безумен. И это не предположение, а факт. Ни один здоровый человек не начнет кампанию по истреблению собственных коллег.
Это не единственный случай, достаточно было вспомнить все события в США, когда люди, уволенные с работы или униженные каким-либо другим способом, возвращались на рабочее место и расстреливали своих коллег. Омар Торнтон убил восьмерых из тех, с кем вместе работал на пивном складе, после того как его выгнали за воровство пива. Уэсли Нил Хигдон — пятерых после того, как на него наорал начальник. Дженнифер Сан-Марко произвела шесть выстрелов в головы своих коллег в почтовом отделении после того, как работодатель уволил ее за то, что она была — вот именно — безумна.