Полигон смерти
Шрифт:
"Поздравляю, товарищ лейтенант, с боевым крещением!" Само слово "крещение" исчезало из лексикона молодежи, и я не только не сказал "спасибо", но даже проворчал: "Какое там крещение, если боя не вели, а потери уже понесли..."
На полигоне никто не поздравил меня с атомным крещением.
Когда возвращались из эпицентра, нашу машину на "Ша" не пропустили: сильно заражена. Поставили на мойку. Более километра от контрольного поста в спецкостюмах и резиновых сапожищах топали пешком.
Разделись, комбинезоны и сапоги - в общую кучу, в лаборатории сдали дозиметры.
Удивительно:
В последующие дни нам приходилось часто навещать свою площадку, уточнять и записывать степень поражения подопытных объектов, делать замеры зараженности, чтобы определить степень спада радиации. О себе не беспокоились, личный счет рентгенам не вели, а иногда и приборов не всем хватало, и мы выезжали без них.
Требовалось привести в порядок уцелевшее имущество, убрать и уничтожить все оставшееся зараженное продовольствие, обмундирование на манекенах, горючее. Дел хватало. Но самое главное - написать отчет.
Составляя его, наша группа вынуждена была консультироваться и получать данные о величинах ударной волны, светового излучения, радиоактивности на интересующих нас расстояниях. Чаще всего приходилось обращаться к подполковнику Г. И. Крылову, который руководил сектором исследования радиационного заражения.
Мой приятель - подполковник Володя Казарин - служил старшим инженером в отделе Крылова и занимался электромагнитным излучением. Отрасль исследования новая, сверхсекретная. Что-то они устанавливали в специальных подземных сооружениях, что-то замеряли, постоянно возили на поле какие-то ящики и футляры. Дружба с Казариным началась с первых дней моего пребывания на полигоне, но за все время он ни словом не поделился со мной о своей работе.
Крылов не только помогал моей группе в определении уровней радиации, замере радиоактивного заражения - всего, что мы испытывали, но и сам постоянно брал у нас сведения о результатах испытаний объектов. В подчинении Григория Ильича находилось много военных химиков. Он дважды рекомендовал меня в поездки в районы Семипалатинской области для проверки радиоактивного заражения зерна, местности и людей, хотя это не входило в мои обязанности. Но об этом позже. А пока возвратимся в лето 1954 года, насыщенное неожиданными и не очень приятными событиями.
Приглашение в "особняк"
Военно-морскую группу возглавлял единственный в нашем отделе кандидат технических наук инженер-подполковник В.Н.Сердобов. Он был хорошим специалистом по береговым сооружениям, до приезда на полигон работал в одном из НИИ ВМФ в Ленинграде. Он и помогавшие ему пятеро матросов выделялись среди
Мы сразу нашли общий язык. Оба были уверены, что наша комната прослушивается, но вечерами, после ужина, не сдерживая эмоций, осуждали здешние беспорядки и "промывали кости" начальству. Повод для этого был: все наши многочисленные полигонные руководители разбирались, видимо, лишь в том, что было близко их специальности. Но в военно-морских делах, береговых сооружениях из железобетона, в чем Сердобов собаку съел, или в проблемах службы тыла и снабжения они не могли ориентироваться в полной мере квалифицированно. Поэтому иной раз давали указания, не считаясь ни с нашими возможностями, ни с особенностями техники. На этой почве возникали споры, конфликты. Это не могло не отражаться на наших взаимоотношениях.
Подобное бывало и на фронте. Почти всю войну я прошел в одной должности начальника артиллерийского вооружения части. Была в моем подчинении мастерская.
К зиме готовили пушки и гаубицы для перевода на зимнюю смазку и заново просаливали похожие на поршни воротники противооткатных механизмов. Для этого требовался говяжий жир: чем-либо другим кожаные воротники пропитать невозможно. По совету начальника мастерской я написал рапорт командиру, прося его выдать три - четыре килограмма говяжьего жира. Вечером вызывает меня командир и в присутствии снабженца начинает внушать:
"Это что за обман? У тебя есть специальная пушечная смазка, зачем тебе жир, картошку жарить? "
С трудом удалось убедить, что нельзя нарушать технические условия. Нечто подобное было и на полигоне.
Инженер Володя Казарин, докладывая высокому начальству в присутствии одного из полигонных политработников, сказал: "А один подземный прибор "захлебнулся". Он не рассчитан на высокие показания". В конце совещания политработник возмущенно потребовал разобраться, почему прибор поставили в воду, в результате чего он захлебнулся...
В другой раз представитель из Москвы заявил Сердобову, что морская группа никуда не годна, поскольку не выставила на поле корабли... Сердобов, еле сдерживаясь, ответил:
– Воды нет. К тому же на Новой Земле, говорят, и корабли выставляли, но опять же не на суше.
– А сами начальники как живут?
– кипятился Василий Николаевич в беседе со мной.
– Ходят в белых шелковых кителях, ездят в герметических "Победах", радиоактивную пыль не глотают. Некоторые оставили жен и укрылись за колючей проволокой. Здесь никто не осудит, сюда не приедет первая жена устраивать скандал - не пропустят.
В этом он был прав. Несколько руководящих офицеров обзавелись вторыми семьями. Двое из них - политработники.
Улеглись в тот раз далеко за полночь, но скоро проснулись от робкого стука в дверь. Я открыл и в освещенном коридоре увидел молодую женщину в цветастом декольтированном сарафане. Назвав меня по имени и отчеству, она сообщила, что меня просят посетить "спецотдел". И добавила:
– Одевайтесь, я подожду у подъезда. Проходя мимо вахтера, я спросил:
– Кто эта женщина?