Полигон
Шрифт:
– Петя, соглашайся, – вмешалась в беседу мужчин Милена. – Надо проучить этого нахала. Пусть тащит.
Задержав взгляд на моей супруге дольше, чем того позволяли приличия, «африканец» позволил мне забрать его тяжкую ношу. Насчет тяжкой – это не оборот речи. Он что, в свою торбу камней насовал?! Ни перед чем не остановится, чтобы мне насолить!
Освободившись от вещмешков и традиционно хлопнув ладошкой по карману шорт, Резак резво зашагал по поляне, а я чуть замешкался, чтобы поудобнее устроить на себе вещи. При этом я не забывал глядеть в оба по сторонам. Точнее – в одну сторону:
– Любимая, помоги, – демонстративно кряхтя, попросил я.
– Ничего-то ты сам не можешь.
– Это уж точно, любимая: я прямо как дитя малое.
«Африканец» уже дошел до середины поляны, а мы все топтались у края.
Это была самая обычная поляна. Ничего потустороннего или же подозрительного. Густая трава скрывала прошлогодние опавшие листья, заброшенные сюда с окрестных деревьев. Приятно пахли фиолетовые, беленькие и желтенькие цветочки. Над ними порхали пяток капустниц, павлиний глаз и махаон с рожками на крыльях. Из травы торчал пень. В общем, идиллия, да и только. И все же поляна не нравилась мне категорически. Было в ней что-то неправильное, только вот я никак не мог уловить, что именно меня смущало.
– Готово. Идем уже, что ли? – Милена попыталась меня обойти, но я поймал ее за локоть.
Она удивленно взглянула на меня, но руку не вырвала.
– Живее топай, Резак! – крикнул я нашему третьему, но сам с места не сдвинулся и Милене не позволил.
Я понял, что меня смущало.
Пень, чтоб его. Откуда посреди Полигона взяться пню? Причем не обломку какому, а с ровным следом спила? Если кто заготавливал тут дрова, то с тех пор много лет миновало. Да за это время любой пень трухой не единожды бы рассыпался! А этот хоть и выглядит старым – срез потемневший, – а, считайте, как новенький!
– Умник, чего встал? – Резак на ходу обернулся.
И началось.
Поляна пошла рябью. Только что она была вполне нормальным участком местности – за исключением аномального пня, – а через миг все изменилось. Трава перестала быть такой уж зеленой. Цветочки выгорели, поблекли. А бабочки дружно упали – разучились летать? – их мелкие трупики всосало в поляну, растворило в ней. Еще миг – растения вместе с пнем осели, скукожились, будто были они полыми, и из них разом вышел воздух. Перемена была быстрой и разительной, но Резак будто ничего не замечал. Обернувшись, он что-то беззвучно крикнул нам – напряглись на миг мимические мышцы – и махнул рукой, уговаривая последовать за ним.
– Почему его не слышно?.. – пробормотала Милена.
– Резак!!! – заорал я во всю мощь легких, не испорченных никотином и смолами, но до сих пор припорошенных радиоактивной пылью Чернобыля. – Беги!!!
Он вздрогнул всем телом. Лицо его покраснело. Он чуть согнул ноги, потом присел, дернулся, и еще раз… Да «африканец» попросту не мог оторвать стопы от поверхности той дряни, что умела притворяться лесной поляной!
Приклад из многослойной фанеры уткнулся мне в плечо. Я направил ВСК на остатки пня. Палец сдвинул предохранитель, переключив на огонь очередями, затем коснулся спуска. Пули вырвались из ствола.
Милена охнула, а у меня перехватило дыхание, потому что я такое видел впервые: пули зависли в воздухе у самого края «поляны».
– Ах ты ж!.. – я изо всех сил саданул по пулям прикладом.
Как в бетонную стену ударил. В прозрачную твердую стену.
Сместился на пару метров влево, ткнул воздух винтовкой. Эффект тот же: пустота не пускает, отсекла нас от Резака. Милена проделала аналогичный маневр правее – наконечник ее стрелы врезался в преграду. Логично предположить, что по всему периметру «поляны» результат будет таким же.
Резак хлопнул себя по карману – и замер. Так бывает, когда люди прислушиваются к своим ощущениям. «Африканец» вытащил из шорт камешек, подкинутый мной, и уставился на него, как на нечто диковинное. А потом рассмеялся. Ни звука не доносилось с «поляны», но парня буквально трясло от хохота. Уронив подмену под ноги, он, не прекращая смеяться, посмотрел мне в глаза.
От его взгляда меня пробрало – будто с разбегу швырнуло в прорубь.
Резак понял – сразу! – что это я взял его игрушку. Мне же стало ясно как дважды два: все случившееся с ним на «поляне» как-то связано со штуковиной, лежащей в моем кармане рядом с трофейной мобилой. Но как?! При чем тут вообще?!..
Можно сколько угодно задавать себе вопросы и уверять себя, что ты не виноват, что парень сам… Но ты-то, Край, точно знаешь: из-за тебя милейший парень Петя Резак угодил в ловушку, не почувствовал ее, не разглядел. Так что ты – только ты! – виновен в его гибели.
А не рано ли я хороню «африканца»? Сквозь ткань я нащупал его вещицу. Нервы разыгрались – показалось даже, что штуковина теплая, теплее, чем может быть кусок гранита или керамическая безделица. А пальцы мои так дрожали, что игрушка Резака будто вибрировала в них.
Я закрыл глаза, открыл. Не показалось. Воздух над «поляной», он… он быстро уплотнялся, что ли, затуманивался от границ «поляны» к центру. За считаные секунды туман добрался до Резака. Надо отдать парню должное, он сопротивлялся до последнего: пытался оторвать ноги от горизонтали и угрожающе размахивал руками. Кулак его угодил в туман и залип в нем, потом – второй, а следом и всего «африканца» залило полупрозрачным, и он застыл в этом киселе, точно муха в капле кедровой смолы.
Вот и все. Резака намертво сковало, а над «поляной» образовалась твердая полусфера. Поверхность ее вдруг бесшумно потрескалась. Из трещин просочились наружу робкие полосы желтого света. Лучи не рассеивались в воздухе, но имели четко выраженную границу, будто кто-то обрубил каждый луч топором. И лучи эти удлинялись – небыстро, но все-таки очень скоро они доберутся до нас, если будем стоять тут столбами.
– Край, уходим! – Милена решила поиграть в командира. – Мы ничем ему не поможем!
Я мотнул головой:
– Уходи. Я останусь. Я…
И схлопотал звонкую пощечину.
Хорошо супруга приложила ладошкой по респиратору, от души.
А вот поделом тебе, Макс. Сначала парня подставил, а теперь Патрика сиротой хочешь сделать?! Вот какого хека и кому ты докажешь, сдохнув неподалеку от Резака, залитого в полусферу?! Типа почтишь своей гибелью его смерть? Это же просто глупо!
– Уходим, любимая, – кивнул я Милене.