Полина Прекрасная (сборник)
Шрифт:
– Какая мне разница?
– Все время нас в этой Москве обижают! Мне мама сказала: «Живи лучше дома! Ты мальчик домашний, пылинки сдували, а там, как увидят, какой ты носатый, дразнить тебя будут и драться полезут». А я нэ послушал, подрался на рынке.
– Ой, господи! С кем подрались?
– Я нэ знаю. Он паспорт мнэ нэ показал, я не спрашивал. Мне драться нельзя, нужно руки беречь. Такой инструмэнт – эта скрипка… Капризный…
– Вы знаете, папа мой тоже скрипач, – сказала Полина.
– Откуда я мог это знать? Я нэ
– Ну, ладно, Темур, – прошептала она. – Вот это мой дом. Я пойду?
– Подождите!
Полина слизнула снежинки с верхней губы.
– Давайте поэдэм ко мне на такси. Я к вам приставать совсэм нэ собираюсь. Но можно вина вместе тоже попить и поговорить, я на скрипке сыграю…
Квартира была однокомнатной, но не маленькой и, как ни странно, очень прибранной.
– Приходит грузинка одна, убирает, – сказал односложно хозяин.
Он аккуратно повесил на вешалку Полинино пальто, снял свою дубленку и оказался не худым, как она думала, а скорее, даже упитанным и немного рыхлым.
– Вот так я живу. Есть друзья, но нэмного. Конечно, бывает тоскливо. Зато здесь, наверное, карьера получится. Меня к себе Коган учиться позвал.
– Вы, значит, талантливый?
– Я одаренный. Но я нэ такой, как они все хотят. Я нэ соревнуюсь ни с кем, я ленивый. И Коган сказал: «Ничего не добьешься, пойдешь в Дом культуры на скрипке играть. Меня, – говорит, – били в детстве футляром. Поэтому я такой маленький вырос. Когда мнэ расти было и для чего? Ведь я занимался. Тебя вот не били, ты ростом большой, а будешь ты в Доме культуры играть».
Полине все время хотелось смеяться: трамвайный знакомый был милым на редкость.
– Давайте вино с вами пить. Было мясо, но я его съел. Кинза зато есть, есть немного сулугуни. В Москве очень голодно жить. Я страдаю.
Выпили вина.
– А может быть, вам даже лучше жениться? – спросила Полина.
– На ком мне жениться? Мой друг вот женился, – в тюрьму угодил.
– Как это: в тюрьму?
– Очень просто: в тюрьму. Влюбился, совсем стал почти полоумным. И мне говорит: «Я на Вэре женюсь. Она мне должна вот-вот сына родить». Отец запрэтил: «Ты на русской нэ женишься! Тогда, – говорит, – больше нэ возвращайся!» А он нэ послушался, сразу женился. И я был свидетелем, свадьба была. Родители даже в Москву нэ приэхали, но денег прислали. И свадьба была. Невеста на свадьбу пришла с животом!
Темур с отвращеньем поморщился.
– Тюрьма-то откуда? – спросила Полина.
– Он двери решил обивать. Халтура такая. С одним армянином, артистом эстрады. Тому деньги тоже нужны, тоже только женился. А матэриал воровали, конечно. Со склада носили. Платили, и им выносили. И всэх посадили. Жена замуж вышла, ни разу нэ вспомнила. Он сына просил показать, нэ поехала. «Нэ твой это сын, – говорит, – нэ волнуйся!»
И он взял Полину за нежную руку.
– Такие красивые русские женщины! Но мы вас боимся. Не
Полина смутилась до слез.
– Нэ сердитесь! Вы очень мне нравитесь, я умираю. Но я нэ подлец. Вы сами скажите: теперь мнэ что делать? Хотите остаться?
Полина подумала: если уйти (на улице холодно, страшно, темно, и дома ждет мама Мадина Петровна!), вот если сейчас встать, одеться, уйти, они ведь, конечно, не встретятся больше…
Им было тепло, хорошо и уютно. Потом, когда влажный, молочный рассвет ввалился в квартиру сквозь окна в узорах, Темур закричал:
– Почему? Почему? Зачем ты нэ девочка? Ну, почему? Ведь ты молодая, могла подождать! Тогда мы с тобой бы, наверное, женились! Зачем ты нэ девочка? Что ты молчишь?
Она разрыдалась, вскочила, сказала, что больше к нему никогда не придет, что знать его больше не знает… Тогда они вышли на улицу вместе, и он снял перчатки.
– Ты видишь, какой белый снег во дворе?
Темур зачерпнул снега в обе ладони.
– Такой должна девушка быть. Вот такой! И чтобы никто нэ топтал, нэ ходил! Она должна чистой быть, раз она – девушка!
Полина зажмурилась. Среди черноты запестрела трава, потом появились два серых козленка, и голос, знакомый и мягкий, сказал:
– Моя ненаглядная! Чистая! Выйди!
О как безобразна была ее жизнь! А он ведь по-прежнему ждал, умолял, и светлые кудри свисали на лоб, и вся голова была крупной росою покрыта и ярко сверкала на солнце…
Вскоре все сотрудники засекреченного НИИ узнали новость: Полина живет с человеком из Грузии. Татьяна, начальница одного из самых крупных отделов, где одновременно делали сразу много вещей, в том числе резали и мучили белых мышат с глазами, как розовый жемчуг, сказала Полине:
– Ты дурой не будь. Он не бедный, хороший. Пусть женится только.
– Зачем нам жениться? – спросила Полина.
Татьяна провела ладонями своих мускулистых, ухоженных рук по бедрам, обтянутым платьем джерси.
– Вот это хороший вопрос. Я, как за Федюлина вышла, так даже сама удивляюсь: зачем? И денег не больше, и слежка все время. К тому же свекровь. Хочешь верь – хочешь нет: могла бы – убила.
– Как это: убила?
Лицо у Татьяны вдруг стало таким, как будто она выступает на сцене.
– Да способов много! Но яд – лучше всех. И чисто, и быстро. И все шито-крыто.
– А если поймают? – спросила Полина.
– Поймают, так сяду! – вскричала Татьяна. – И буду сидеть! Зато знаю, за что!
Полина подумала, что в этой жизни, наверное, есть очень много такого, о чем она даже не подозревает. Не дай бог столкнуться со всем этим ужасом.
Через пару недель из солнечного Тбилиси приехала мама Темура. Смотреть на чужую и русскую девушку.
– Я маму люблю! – сказал гордо Темур. – Но я и тебя тоже очень люблю. Поэтому мнэ будет хуже всего.