Политэкономия индустриализма: мифы и реальность
Шрифт:
Маркс приложил много усилий, чтобы разгромить историческую политэкономию (как и концепцию русских народников), но немецкая школа развивалась, и, пройдя пять периодов, действовала до конца ХХ века. Маркс назвал это направление «вульгарной политической экономией». Во втором издании «Капитала» он написал такое Послесловие: «В Германии политическая экономия до настоящего времени оставалась иностранной наукой. … Отсутствовала, таким образом, жизненная почва для политической экономии. Последняя импортировалась из Англии и Франции в виде готового товара; немецкие профессора политической экономии оставались учениками. Теоретическое выражение чужой действительности превратилось в их руках в собрание догм, которые они толковали в духе окружающего их мелкобуржуазного
О. Шпенглер подчеркнул специфику культурных корней английского капитализма: «Английская хозяйственная жизнь фактически тождественна с торговлей, с торговлей постольку, поскольку она представляет культивированную форму разбоя. Согласно этому инстинкту все превращается в добычу, в товар, на котором богатеют… Властное слово “свободная торговля” относится к хозяйственной системе викингов. Прусским и, следовательно, социалистическим лозунгом могло бы быть государственное регулирование товарообмена. Этим торговля во всем народном хозяйстве получает служебную роль вместо господствующей. Становится понятен Адам Смит с его ненавистью к государству и к “коварным животным, которые именуются государственными людьми”. В самом деле на истинного торговца они действуют, как полицейский на взломщика или военное судно на корабль корсаров» [14, с. 78–80] [10] .
10
Подробнее важные для нас школы политэкономии рассмотрим в отдельных главах.
В России экономисты склонялись к классической политэкономии, но единого выбора не было. Важным фактором было то, что в России прежде всех был издан перевод «Капитал» Маркса. Интеллигенция погрузилась в изучение марксизма, но понять политэкономию – и классическую и марксистскую (тоже английскую) – было очень сложно. В.И. Ленин, заканчивая первый большой труд «Развитие капитализма в России», надолго углубился в это учение. Он написал в 1898 г. большую рецензию на учебник политэкономии А.А. Богданова («Краткий курс экономической науки». 1897) и сделал замечания, изложив свои интерпретации.
Он писал: «Автор с самого начала дает ясное и точное определение политической экономии, как “науки, изучающей общественные отношения производства и распределения в их развитии”, и нигде не отступает от такого взгляда, нередко весьма плохо понимаемого учеными профессорами политической экономии. … Воззрение на политическую экономию, как на науку о развивающихся исторически укладах общественного производства, положено в основу порядка изложения этой науки в “курсе” г-на Богданова… Автор излагает содержание науки … в форме характеристики последовательных периодов экономического развития, именно: периода первобытного родового коммунизма, периода рабства, периода феодализма и цехов и, наконец, капитализма. Именно так и следует излагать политическую экономию…
Выдающееся достоинство “курса” г-на Богданова и состоит в том, что автор последовательно держится исторического материализма» [63].
Кажется, странно, что «ученые профессора плохо понимали политическую экономию». Книги были доступны, они бывали в Европе, общались с авторитетными учеными. Почему же они не могли понять «ясное и точное определение политической экономии»? «Держаться исторического материализма» – недостаточно для внятного объяснения «содержание науки». Более того, если рядом выложить «ясные и точные определения политической экономии» трех главных авторитетов – К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, – их определения окажутся противоречивыми. Причем противоречивыми у каждого и в текстах трех авторов.
Поэтому после упорного штудирования и написав десять тетрадей конспектов и выписок из книг Маркса и его предшественников («Философские тетради») Ленин признал: «Нельзя вполне понять “Капитала”
Ф. Энгельс в своем объяснении в трактате «Политическая экономия. Предмет и метод» дает свое «ясное и точное определение политической экономии»: «Кто пожелал бы подвести под одни и те же законы политическую экономию Огненной Земли и политическую экономию современной Англии, – тот, очевидно, не дал бы ничего, кроме самых банальных общих мест. Таким образом, политическая экономия по своему существу – историческая наука. Она имеет дело с историческим, т. е. постоянно изменяющимся материалом… При этом, однако, само собой разумеется, что законы, имеющие силу для определенных способов производства и форм обмена, имеют также силу для всех исторических периодов, которым общи эти способы производства и формы обмена» [62, с. 151].
Какие законы «имеют силу для всех исторических периодов»? Почему это «само собой разумеется»? Ведь только сказано: «Кто пожелал бы подвести под одни и те же законы политическую экономию Огненной Земли и политическую экономию современной Англии, – тот, очевидно, не дал бы ничего».
Энгельс утверждает, что «политическая экономия по своему существу – историческая наука. Она имеет дело с историческим, т. е. постоянно изменяющимся материалом». А дальше оказывается, что политэкономия «еще только должна быть создана» и «ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа». Можно пожалеть русских ученых профессоров, плохо понимавших политическую экономию.
Энгельс объясняет: «Политическая экономия как наука об условиях и формах, при которых происходит производство и обмен в различных человеческих обществах и при которых, соответственно этому, в каждом данном обществе совершается распределение продуктов, – политическая экономия в этом широком смысле еще только должна быть создана. То, что дает нам до сих пор экономическая наука, ограничивается почти исключительно генезисом и развитием капиталистического способа производства: она начинает с критики пережитков феодальных форм производства и обмена, доказывает необходимость их замены капиталистическими формами, развивает затем законы капиталистического способа производства и соответствующих ему форм обмена с положительной стороны, т. е. поскольку они идут на пользу общим целям общества» [62, с. 153–154].
А дальше говорится, что классическая политэкономия – не актуальное изучение хозяйства, а «выражение вечного разума и вечные законы природы»: «Новая наука была для них [тогдашним экономистам] не выражением отношений и потребностей их эпохи, а выражением вечного разума; открытые ею законы производства и обмена были не законами исторически определенной формы экономической деятельности, а вечными законами природы: их выводили из природы человека. Но при внимательном рассмотрении оказывается, что этот человек был просто средним бюргером того времени, находившимся в процессе своего превращения в буржуа, а его природа заключалась в том, что он занимался производством и торговлей на почве тогдашних, исторически определенных отношений» [62, с. 155].
И надо учесть суровое предупреждение Маркса о том, что на каждом этапе развития политэкономии капитализма их авторы искажали реальность хозяйства прежних этапов. Он писал: «Буржуазная политическая экономия лишь тогда подошла к пониманию феодальной, античной, восточной экономики, когда началась самокритика буржуазного общества. В той мере, в какой буржуазная политическая экономия целиком не отождествляет себя на мифологический манер с экономикой минувших времен, ее критика прежних общественных форм, особенно феодализма, с которым ей еще непосредственно приходилось бороться, походила на ту критику, с которой христианство выступало против язычества или протестантизм – против католицизма» [16, с. 39].