Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1

Капченко Николай Иванович

С оговоркой такого свойства, как мне представляется, и следует характеризовать деятельность Сталина в тот исторический отрезок времени. Видимо, следовало бы сделать еще ряд существенных замечаний, касающихся понимания и толкования молодым Сталиным норм, регулирующих внутрипартийные отношения меньшинства и большинства. Сами эти понятия — большинство и меньшинство — разумеется, не статичны, они весьма подвижны: сегодняшнее меньшинство завтра превращается в большинство и наоборот. Реальная картина российской политической сцены в тот период наглядно подтверждала эту простую истину. Но все-таки неоспоримым фактом является то, что меньшевики в Грузии на всем протяжении революционного процесса составляли большинство, а большевики всегда были в меньшинстве. И это предопределяло ход и перипетии всех внутрипартийных баталий. Естественно, данное обстоятельство накладывало и свою неизгладимую печать на формирование всей политической философии Сталина как революционера, на выработку им своих стратегии и методов этой борьбы.

История борьбы между большевиками и меньшевиками не только за влияние

на рабочее движение, но и в целом за пути и перспективы развития революционного процесса в России, как мне представляется, сформировала в Сталине-политике сугубо прагматическое отношение к таким понятиям, как большинство и меньшинство. Фигурально выражаясь, большинством он считал тех, кто стоит, по его мнению, на правильных позициях. В своей дальнейшей политической и государственной деятельности он не раз подтверждал это. Вне зависимости от того, как относиться к Сталину-политику, такое псевдодиалектическое толкование понятий большинства и меньшинства, по меньшей мере, отдает откровенным цинизмом. Это — объективный факт и факт бесспорный.

6. Коба и меньшевики

Специального внимания заслуживает еще один довольно пикантный момент в политической биографии Сталина того периода. Речь идет о весьма распространенной среди исследователей жизни Сталина версии, согласно которой в первое время после образования двух течений он примыкал к меньшевикам и лишь впоследствии стал на позиции большевизма. Собственно, единственным аргументом в подтверждении данной версии служит опубликованный 23 декабря 1925 года газетой ЦК компартии Грузии «Заря Востока» документ — справка начальника Тифлисского охранного отделения Карпова, датированная 1911 годом. В ней говорилось, что «с 1902 г. он работал в социал-демократической организации, сначала меньшевиком, а потом большевиком». На него ссылается и Троцкий, который первым более или менее обстоятельно рассмотрел данный вопрос. Будучи сам чужаком среди большевиков (к ним он примкнул лишь летом 1917 года), он в своей книге о Сталине демонстрирует по этому вопросу не столь уж разоблачительный пафос. Видимо, Троцкий сознавал, что одного упоминания в полицейской справке о первоначальной принадлежности Джугашвили к меньшевикам (а само деление на большевиков и меньшевиков возникло не в 1902, а в 1903 году после II съезда партии) явно недостаточно, чтобы делать категорические выводы. Поэтому он счел необходимым подкрепить свое утверждение и доводами, так сказать, чисто психологического порядка. Они достаточно любопытны, поэтому их стоит привести: «…Не все ли равно, в самом деле, примкнул ли Коба к большевизму в середине 1903 года или накануне 1905 года? — ставит вполне справедливо вопрос Троцкий. — Однако этот скромный вывод помимо того, что он раскрывает перед нами попутно механику кремлевской историографии и иконографии, имеет серьезное значение для понимания политической личности Сталина. Большинство писавших о нем принимает его переход на сторону большевизма как нечто естественно вытекающее из его характера и, так сказать, само собой разумеющееся. Такой взгляд нельзя не признать односторонним. Твердость и решительность предрасполагают, правда, к принятию методов большевизма; однако сами по себе эти черты еще не решают. Люди твердого склада встречались и среди меньшевиков, и среди социалистов-революционеров. С другой стороны, не так уж редки были мягкие люди в среде большевиков. Большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером; он представляет прежде всего историческую философию и политическую концепцию.» [270]

270

Лев Троцкий. Сталин. T. I. С. 81.

С такой логикой рассуждений, конечно, согласиться можно. И тем не менее, предположение о принадлежности Сталина к меньшевикам, пусть и короткое время, мне представляется маловероятным. Как ни пытается Троцкий доказать, что одного характера и твердости Сталина было недостаточно, чтобы примыкать к большевикам, все же именно в силу присущих ему черт не только характера, но и мировосприятия он несомненно находился не в стане меньшевиков с их политической философией постепенности и умеренности. Ведь еще до разделения РСДРП на два крыла он находился в конфликте с умеренными в грузинской социал-демократии (Жордания, Джибладзе, Чхеидзе и другими). Это явствует из их же собственных свидетельств. С какой же стати, когда противостояние двух враждебных течений в движении стало еще более четким и более масштабным, он вдруг очутился в лагере своих непримиримых оппонентов? Что-то здесь не сходятся концы с концами. Имеется гораздо больше оснований упрекать Кобу в чрезмерной непримиримости к меньшевикам, в игнорировании с его стороны необходимости совместной работы с ними, чем в примиренчестве, а тем более принадлежности к ним. И ясно, что не только личные качества Сталина, но и вся его политическая философия как раз и вмещались в русло большевизма.

Косвенным образом такую аргументацию подтверждает и американский биограф Сталина А. Улам. Касаясь данного сюжета, он пишет: «Что убедило Кобу присоединиться к большевикам? Вне всяких сомнений, с самого начала — амбиции. В 1904–1905 гг. быть меньшевиком в Грузии означало следовать за такими признанными лидерами, как Жордания и Джибладзе. Быть большевиком давало, грубо говоря, лучший шанс более быстрого

продвижения, не быть затерявшимся в толпе и привлечь к себе внимание за пределами Грузии.» [271] Не исключено, что соображения, скажем так, карьерного порядка и играли какую-то роль в определении Кобой выбора политической ориентации. Но нам представляется, что таковые, если они и имели место, играли более чем второстепенную роль. Всерьез говорить о карьере применительно к профессиональному революционеру пока что провинциального масштаба, по меньшей мере, не очень серьезно. Даже беря в расчет честолюбие, отличавшее Кобу. Гораздо более основательны соображения относительно его принципиальных расхождений с Жордания и Джибладзе. С ними ему было не по пути и раньше. А с образованием двух организационно оформившихся течений в социал-демократии их пути разошлись еще круче.

271

Adam B. Ulam. Stalin… p. 55.

Однако вернемся к злополучной полицейской справке, породившей столько толков и кривотолков вокруг принадлежности Сталина к меньшевикам. Что касается как бы вскользь промелькнувшего в ней упоминания о его первоначальной принадлежности к меньшевикам, то оно, как мне кажется, не соответствовало действительности. Видимо, не стоит уж слишком преувеличивать осведомленность полицейских чинов во всех деталях политической позиции того или иного деятеля российского революционного движения. Кстати, в этой справке содержится явная несуразность, касающаяся датировки участия Кобы в революционном движении. Как видно из других документов той же охранки, такое его участие зафиксировано с более раннего периода. Вот один из таких фактов. Тифлисское жандармское управление писало 1 июля 1902 г. за № 2040 помощнику начальника Кутаисского жандармского управления в Батумском округе: «По агентурным данным, осенью того же 1901 г. Джугашвили был избран в состав Тифлисского комитета Российской социал-демократической рабочей партии, участвовал в двух заседаниях этого комитета, а в конце 1901 г. был командирован для пропаганды в Батум…» [272]

272

Л. Берия. К истории…. С. 28.

Одним словом, сведения, приведенные в рассматриваемой справке, не отличаются точностью и, естественно, возникает вопрос в их достоверности. К тому же, принадлежность к большевикам или меньшевикам стала в глазах полиции иметь значение не в момент раскола партии, а значительно позднее, когда выявились принципиальные разногласия между ними в коренных вопросах борьбы против режима. Суммируя сказанное, можно сказать, что Коба, будучи приверженцем наиболее радикальных методов борьбы с царизмом, не мог принадлежать к лагерю меньшевиков. Спекуляции на этот счет, скорее всего, следует отнести к разряду мифов, за которыми нет действительно убедительных фактов.

В эпицентре внутрипартийной борьбы в тот период стоял вопрос о созыве III съезда партии, на чем настаивали большевики, поскольку Центральный Комитет после II съезда оказался под контролем сторонников меньшинства и, по убеждению Ленина и его приверженцев, проводил в корне ошибочную линию в условиях набиравшего все больший размах революционного процесса. Логика развития внутрипартийной борьбы все больше толкала оба течения в российской социал-демократии на диаметрально противоположные позиции, что с закономерной неизбежностью вело в конечном итоге к расколу.

Для Сталина внутрипартийная борьба, а точнее борьба против меньшевиков, стала одним из главных направлений всей его политической деятельности. Можно сказать, что именно этот период заложил в нем свое собственное понимание многих партийных принципов. У него сложилось убеждение, что внутрипартийная борьба, борьба с политическими оппонентами — явление естественное и неизбежное. Еще большее значение, на мой взгляд, приобрел главный вывод, сделанный им на основе опыта внутрипартийных баталий, — с политическими противниками надо искать не компромиссов, общих точек соприкосновения позиций, а вести курс на то, чтобы добиться их полного разгрома. В дальнейшем, когда поле и масштабы политической деятельности Сталина стали неизмеримо большими, такое понимание смысла и методов борьбы со своими противниками он не только сохранил, но и развил чуть ли не до универсального уровня.

Естественно, Коба активно участвовал в политических дебатах, в особенности по вопросу проведения съезда партии. И поскольку сторонники меньшинства противились созыву съезда и решили взамен него провести свою собственную конференцию, большевики взяли курс на проведение собственного съезда. В этой обстановке Коба первостепенное внимание обратил на практические организационные меры по выполнению задач, связанных с проведением съезда. Уже с тех времен, подобно длинному шлейфу, видится его склонность сочетать меры политического и пропагандистского характера с организационными шагами. В дальнейшем это ценное качество и предопределило его успехи в схватках со своими оппонентами, которые, на первый взгляд, располагали огромными преимуществами перед ним. При непосредственном участии Кобы Кавказский союзный комитет и проведенная в ноябре 1904 года конференция кавказских комитетов высказывается за проведение III съезда партии. Акцент при этом делался на то, чтобы местные партийные организации последовательно проводили в жизнь тактические и организационные принципы большевизма.