Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 1
Шрифт:
Чтобы завершить раздел об участии Кобы в экспроприациях, думается есть необходимость хотя бы в самом общем виде коснуться и вопроса о приписываемой ему причастности к прямым актам террора. В ряде публикаций, впервые появившихся в зарубежной печати еще тогда, когда Сталин находился на вершине власти, содержались утверждения и намеки на то, что Коба имел касательство к таким «делам», как убийство тифлисского военного диктатора генерала Грязнова 17 января 1906 года, убийство «отца» грузинского ренессанса И. Чавчавадзе 28 августа 1907 года (последний выступал с резкой критикой левых движений). Сюда же относилось и дело по убийству рабочего Жаринова, который якобы подвергся «устранению» за то, что выступал против террористических акций, и его товарищи опасались, что он может выдать их полиции. Словом, имелся целый набор сомнительных дел, с которыми пытались связать имя Кобы.
Надо прямо сказать, что за всеми этими обвинениями не было никаких, даже хотя бы отчасти
Вопросам репрессий в годы правления Сталина будет уделено особое внимание во втором томе работы. Сейчас же мне кажется достаточным указать на то, что поскольку обвинения в его адрес в связи с террором, относящиеся к периоду его подпольной работы, не подкрепляются никакими фактами и серьезными доводами, то и всерьез анализировать их нет необходимости. В данном случае это равносильно тому, чтобы доказывать, что он не был верблюдом. Кроме того, если говорить без всяких обиняков, грехов у Сталина по части террора и репрессий вполне достаточно, поэтому нет нужды навешивать на него те, к которым он был непричастен, или прикосновенность к которым более чем сомнительна. И в конце концов для нас первостепенное значение имеют не отдельные детали, хотя и они важны для правильной исторической оценки столь же крупной, сколь и противоречивой фигуры, какой был Сталина, а уяснение процесса формирования этой личности и то, к чему в итоге привел этот процесс.
3. «Второе революционное крещение»
В предшествующих разделах мне уже приходилось говорить о свойственном Сталину своеобразном стиле выражения своих мыслей, когда он охотно и умело использовал лексику религиозных писаний. Надо сказать, что в силу полученного им образования он прекрасно знал Священное писание и многое почерпнул из него не только в чисто содержательном плане, но и в смысле заимствования понятий и выражений. Нет необходимости убеждать, что сокровищница всех основных европейских, да и не только европейских, языков во многом обогатилась именно благодаря словам и выражениям, почерпнутым из Ветхого и Нового завета. Многие из них стали крылатыми и как бы изначально народными. Поэтому неудивительно, что даже для определения основных вех своей революционной деятельности он прибегал к использованию религиозной лексики.
Известному французскому естествоиспытателю XVIII века Бюффону принадлежит выражение: стиль — это человек. В приложении к Сталину это емкое определение кажется особенно удачным и уместным. Стиль его речи, да и манера политического мышления в целом, весьма выразительно характеризуют его как личность. Использование религиозных понятий и терминов в политической полемике, в формулировании важных государственных задач и т. п., к которым Сталин часто прибегал, очевидно, по его мнению, должно было служить максимально точному выражению мыслей, делать такие мысли понятными широкому кругу людей. И только заведомо предубежденный человек способен усматривать в этом лишь склонность к догматизму и катехизисному мышлению. По моему, именно те, кто так считает, как раз и проявляют приверженность к схематической и догматизированной манере мышления.
В свете сказанного отнюдь неудивительно, что бакинский период своей подпольной работы он определил «как второе революционное крещение». Вот его, если можно так сказать, самооценка: «Я вспоминаю, далее, 1907–1909 годы, когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Три года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня, как практического борца и одного из практических местных руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец, Фиолетов и др., с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками — с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил, таким образом, второе своё боевое революционное крещение. Там я стал подмастерьем от революции.» [358] .
358
И.В. Сталин. Соч. Т. 8. С. 174.
Как видим, сам Сталин бакинский период своей подпольной работы определяет как чрезвычайно важный в формировании его как революционного деятеля. Причем подчеркивает то, что он выступал в качестве практического работника. Иными словами, он не выказывал какие-то
Однако нет оснований и принижать значение работы Сталина в тот период, поскольку именно тогда он приобрел достаточно богатый и столь важный для него опыт широкой массовой работы. Именно к этому периоду относится его активное участие в профсоюзном движении, непосредственные контакты с массовыми рабочими организациями, овладение опытом повседневной стачечной борьбы по отстаиванию насущных требований бакинских рабочих. В этот же период он соприкоснулся и с такими аспектами рабочего движения, как ведение переговоров с предпринимателями, заключение с ними определенных соглашений на основе компромиссов и т. д. Словом, впервые в столь широком масштабе он столкнулся с каждодневной практикой классовой борьбы, причем в условиях общего спада революционного движения в стране. Правда, специфика Баку состояла в том, что будучи основным районом нефтедобычи в стране, да тогда и одним из крупнейших в мире вообще, этот город являл собой своеобразное исключение. В России рабочее движение шло на убыль, а в Баку оно развивалось довольно бурными темпами. Власти и сами предприниматели хорошо понимали значение нефти и проявляли, если так можно выразиться, определенную сдержанность в отношении методов противодействия выступлениям рабочих. Забастовки грозили срывом добычи и поставок горючего, нужда в котором постоянно росла. Так что приходилось поневоле считаться в той или иной мере с требованиями рабочих. К тому же, в отличие от Тифлиса и других городов Кавказа, в Баку позиции рабочего класса, не говоря уже о его численности, были особенно сильны. Бакинский пролетариат занимал передовые позиции во всем революционном рабочем движении страны. Соответственно, высокими здесь были и ставки в непрекращавшейся борьбе между большевиками и меньшевиками за влияние на рабочие массы, за лидерство в революционном движении.
В Баку, как и в целом на Кавказе, меньшевики обладали преимущественным влиянием, однако не в такой степени, как в других кавказских регионах, а тем более в Грузии. Шансы ослабить их влияние, укрепить позиции большевиков в промышленном районе Баку были гораздо более перспективными, чем где бы то ни было на Кавказе. В тот период это являлось главной стратегической целью большевиков в этом районе России. И Коба как раз и посвятил всю свою деятельность осуществлению данной цели. По своим политическим качествам, в силу своей непримиримости к меньшевикам, благодаря уже солидному опыту, накопленному во внутрипартийных баталиях, он вполне подходил к выполнению возложенной на него задачи. Вполне логично предположить, что переезд в Баку для продолжения партийной работы был не только и не столько его личным выбором, но и продиктован мотивами партийной стратегии. Некоторые исследователи ссылаются на то, что для Кобы дальнейшая работа в Грузии, и в Тифлисе в частности, стала уже невозможной, поскольку местные полицейские органы его слишком хорошо знали, что резко ограничивало возможности для его подпольной работы. Приводят также и такой аргумент: якобы экстремизм Кобы, его непримиримая враждебность к меньшевикам подорвали его репутацию не только в революционных кругах, но и среди рабочих масс, поэтому, мол, ему ничего не оставалось, как покинуть Грузию и перебраться туда, где его меньше знали.
Не исключено, что отмеченные выше моменты сыграли какую-то роль в том, что Коба переехал в Баку, чтобы начать новый этап своей революционной карьеры. Но, во-первых, сами эти негативные моменты отнюдь не являются бесспорными и нуждаются в подкреплении фактами. Факты же довольно скудны, если не сказать сомнительны. Кроме мимолетных и случайных свидетельств, исходящих из стана политических противников Кобы того периода, они ничем не подтверждаются, а потому не могут служить в качестве убедительного аргумента. Во-вторых, более обоснованной представляется версия, согласно которой переезд в Баку Кобы был продиктован соображениями партийного характера, интересами реализации главной стратегической цели большевиков в данном промышленном районе. Тому есть и прямое подтверждение: во втором томе сочинений Сталина в редакционном примечании к работе «Анархизм или социализм?» говорится, что «в середине 1907 года товарищ Сталин был переведен Центральным Комитетом в Баку на партийную работу…» [359] .
359
И.В. Сталин. Соч. Т. 2. С. 372.