Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2

Капченко Николай Иванович

Сталин старался заручиться морально-политической поддержкой видных деятелей западной литературы и культуры. Он считал, что их авторитет поможет ему в выгодном для себя свете представить перед западной общественностью все, что происходило тогда в СССР. Достаточно назвать такие имена, как Р. Роллан, А. Жид, Л. Фейхтвангер. Не говоря уже об А. Барбюсе, написавшем биографию вождя, больше смахивающую на заказной панегирик

А. Жид такими словами выразил отношение прогрессивно настроенной западной интеллигенции к Советскому Союзу: «Кто может определить, чем СССР был для нас? Не только избранной страной — примером, руководством к действию. Все, о чем мы мечтали, о чем помышляли, к чему стремились наши желания и чему мы готовы были отдать силы, — все было там. Это была земля, где утопия становилась реальностью. Громадные свершения позволяли надеяться на новые, еще более грандиозные. Самое трудное, казалось, было уже позади, и мы со счастливым сердцем поверили в неизведанные пути, выбранные им во имя страдающего человечества» [871] . Столь высокие, почти романтические чувства в отношении СССР, не помешали, однако, тому же А. Жиду пересмотреть свои оценки несколько позднее, причем во многом под влиянием

сталинских репрессий и отсутствия свобод в западном их понимании. Его объяснение сводилось к тому, что в Москве хотят и требуют только одобрения всему, что происходит в СССР. Пытаются добиться, чтобы это одобрение было не вынужденным, а добровольным и искренним, чтобы оно выражалось даже с энтузиазмом. И самое поразительное — этого добиваются. С другой стороны, малейший протест, малейшая критика могут навлечь худшие кары, впрочем, они тотчас же подавляются. И не думаю, чтобы в какой-либо другой стране сегодня, хотя бы и в гитлеровской Германии, сознание было бы так несвободно, было бы более угнетено, более запугано (терроризировано), более порабощено. С неподдельным пафосом А. Жид обрушился с обвинениями в адрес лично Сталина. В частности, он писал: «Критику и свободу мысли называют в СССР «оппозицией». Сталин признает только одобрение всех; тех, кто ему не рукоплещет, он считает врагами. Нередко он сам высказывает одобрение какой-нибудь проводимой реформе. Но если он реализует какую-либо идею, то сначала убирает того, кто ее предложил, чтобы лучше подчеркнуть, что эта идея его собственная. Это его способ утверждать свою правоту. Скоро он будет всегда прав, потому что в его окружении не останется людей, способных предлагать идеи. Такова особенность деспотизма — тиран приближает к себе не думающих, а раболепствующих» [872] .

871

Андре Жид. Возвращение из СССР. Лион Фейхтвангер. Москва 1937. М. 1990. С. 64.

872

Там же. С. 136–137.

В данном контексте нельзя обойти молчанием то, как Троцкий расценивал поездки в СССР этих видных представителей западноевропейской литературы. Ведь он не мог не понимать, что их моральный авторитет высок и они не такие уж простачки, чтобы легко поддаться на уловки Сталина. Не имея фактически никаких оснований обличить их в неискренности или политической слепоте, он выдвинул другую версию. По его словам, «писатели с громкими или известными именами, как Ромен Роллан, покойный Барбюс, Мальро, Генрих Манн или Фейхтвангер являются, на самом деле, стипендиатами ГПУ, которое щедро оплачивает «моральные» услуги этих друзей через посредство Государственного издательства… Обманывать так нагло можно только тех, которые сами хотят быть обмануты: к этой категории относится немало двусмысленных светил» [873] . Применительно к таким крупным фигурам подобного рода ярлык выглядел если не натяжкой, то недопустимым упрощением. Бесспорно, все эти люди хвалили достижения Советской России не за деньги (даже в форме литературных договоров об издании их произведений в СССР). Восторженно отзывались об успехах Советской России прежде всего потому, что такие успехи и достижения были реальностью, а не пропагандистской выдумкой. Панегирики политике вождя пел разве что А. Барбюс. Л. Фейхтвангер видел в лице СССР, а значит и его руководителя, силу, способную реально противостоять гитлеровскому фашизму. Да и то обстоятельство, что, например, А. Жид вскоре как бы дезавуировал свои первоначальные впечатления и оценки, опровергает аргументацию Троцкого.

873

«Бюллетень оппозиции». 1937 г. № 60–61. (Электронный вариант).

Высвечивая эти моменты, я тем самым не хочу сказать, будто Сталин выступал чуть ли не оптовым покупателем видных европейских интеллектуалов. Он, конечно, придавал немалое значение положительным отзывам об успехах страны и о позитивных моментах в его политике. Но он не хотел — и не мог хотеть, — чтобы негативные стороны советского бытия, в первую очередь набиравшие все большую силу репрессии, подвергались объективному освещению на Западе. Вот почему кампания дезинформации зарубежной общественности была поставлена на широкую ногу. На это не жалели ни средств, ни усилий, ибо игра, как говорится, стоила свеч.

Стенограммы бесед Сталина с видными представителями западной литературы и культуры отличались откровенностью и, по крайней мере, внешней искренностью со стороны вождя. Он не увиливал от острых вопросов и давал на них достаточно откровенные ответы. Разумеется, в пределах допустимого. Достоверно неизвестно изучал ли вождь произведения великого мыслителя античности Аристотеля, но главный аргумент, которым он мог бы подкрепить свои доводы, был сформулирован за много столетий до него именно Аристотелем: «Сначала следует установить общее правило для всех видов государственных устройств вообще: сторонники того или иного строя в государстве должны быть сильнее его противников» [874] . Кстати сказать, в той или иной форме эта идея неизменно доводилась до сознания его просвещенных собеседников. И вообще, читая записи бесед Сталина со своими прославленными посетителями, вполне убеждаешься в одном — недоучившийся семинарист обладал бесспорной способностью вести на равных разговор на различные темы с теми, кого считали крупными писателями и видными деятелями культуры, в том числе и культуры политической.

874

Аристотель. Сочинения. Т. 4. М. 1983. С. 510.

Надо подчеркнуть одно чрезвычайно важное обстоятельство. В это время Европа была особенно встревожена опасностью гитлеровского фашизма. На этом фоне европейцы были склонны проявлять к Советскому Союзу и Сталину как его вождю больше снисходительности, т. е. старались воздерживаться от критики тогда, когда это было возможно. И речь идет не только о тех кругах, которые испытывали симпатии к СССР, но даже о тех, кто занимал

нейтральные позиции и даже был критически настроен по отношению к Советской стране вообще и к политике Сталина, в частности. Словом, сложная взаимосвязь множества разных факторов помогала Сталину как-то сгладить в глазах западного общественного мнения впечатление от перманентных чисток, ареной которых стала Советская Россия.

Завершая данный раздел, было бы непростительной ошибкой вообще обойти молчанием один отнюдь не второстепенный момент. Речь идет о том, что неправомерно полагать, будто абсолютно все показания и признания подсудимых являлись сплошным вымыслом. Несомненно, что ряд фактов, которые вменялись в вину обвиняемым, имел место в действительности. Ведь история борьбы оппозиции против Сталина и его курса достаточно убедительно показала, что они не сидели сложа руки и предпринимали попытки сначала легальными, а затем и конспиративными способами вести против него борьбу. И борьбу не на жизнь, а на смерть. С этой целью и создавались различные тайные группировки, налаживались связи, согласовывалась программа антисталинских действий. Словом, не вымышленные, а реальные шаги по устранению Сталина ими предпринимались. Другое дело, что они не увенчались успехом. И эти их действия, конечно, не могли не настораживать вождя. Так что, как говорится, не бывает дыма без огня. Другое дело, что Сталин в борьбе со своими противниками не гнушался никакими средствами и в конце концов дошел до того, что обвинил их в намерении свергнуть Советскую власть и восстановить капитализм в стране. А это уже не поддается никакому логическому и историческому объяснению. Но логика политической борьбы порой вообще попирает нормальную человеческую логику.

4. Начало «ежовщины»

После «успешного», на поверхностный взгляд, завершения первого большого показательного процесса, казалось бы, все идет как нельзя гладко. Иными словами, в полном соответствии с разработанным Сталиным сценарием. Однако за кулисами событий зрело настоящее политическое землетрясение общесоюзного масштаба. Эпицентром его стали органы государственной безопасности в лице НКВД. Вождь уже на протяжении ряда лет выражал неудовлетворенность деятельностью органов. В 1935 году в связи с побегом во время этапирования одного из крупных военных чинов он писал Кагановичу: «Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением» [875] . К лечению НКВД Сталин как раз и приступил вскоре после завершения первого процесса. Находясь на отдыхе в Сочи, он отправил шифртелеграмму Кагановичу и Молотову, подписанную для того, чтобы это не выглядело сугубо единоличным решением, также и Ждановым, недавно ставшим секретарем ЦК партии. Вот текст этой, вошедшей в историю, телеграммы:

875

Сталин и Каганович. Переписка. С. 614.

«Сталин, Жданов — Кагановичу, Молотову. 25 сентября 1936 г.

Москва. ЦК ВКП(б).

Тт. Кагановичу, Молотову и другим членам Политбюро ЦК. Первое. Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей Наркомвнудела. Замом Ежова в Наркомвнуделе можно оставить Агранова.

Второе. Считаем необходимым и срочным делом снять Рыкова по Наркомсвязи и назначить на пост Наркомсвязи Ягоду. Мы думаем, что дело это не нуждается в мотивировке, так как оно и так ясно…

Четвертое. Что касается КПК (Комиссии партийного контроля — Н.К.), то Ежова можно оставить по совместительству председателем КПК с тем, чтобы он девять десятых своего времени отдавал Наркомвнуделу, а первым заместителем Ежова по КПК можно было бы выдвинуть Яковлева Якова Аркадьевича.

Пятое. Ежов согласен с нашими предложениями.

Сталин. Жданов» [876]

876

Сталин и Каганович. Переписка. С. 682–683.

Если говорить коротко, то телеграмма знаменовала собой вступление в период, получивший в советской истории емкое название ежовщины. Главный мотив, послуживший вождю предлогом для снятия Ягоды и замены его Ежовым, содержал в себе зловещий смысл. Опоздание на четыре года подразумевало, что необходимо наверстать упущенное и резко интенсифицировать кампанию чистки и репрессий. Что касается даты, от которой Сталин вел отсчет, то, очевидно, это прямо или косвенно связано с делом Рютина, когда стала усиленно муссироваться тема устранении Сталина. 1932 год, как было показано в соответствующей главе, был для него особенно тяжелым как по политическим, так и по личным причинам. Именно с этого времени он в дальнейшем станет считать, что разного рода партийные оппозиции, прежде всего троцкистско-зиновьевская, а также правая, перестали быть политическими оппонентами и полностью переродились в откровенно антисоветскую контрреволюционную коалицию. Вождь пришел к твердому убеждению, что любые выступления против него равносильны выступлениям против социалистического строительства, против государства вообще. Это был принципиально важный рубеж, предопределивший и серьезную перемену в политической стратегии Сталина в отношении бывших оппозиционеров. Если на XVII съезде он демонстрировал готовность «помиловать» своих бывших конкурентов в борьбе за власть и предоставить им возможность продолжать работу (правда, на сравнительно скромных постах), то отныне он взял безоговорочный курс на их устранение, в том числе и физическое.

Но если взглянуть вглубь причин назначения Ежова, то выяснится, что Сталин уже не доверял прежнему ОГПУ. Как и не питал особого доверия и к руководству Красной Армии. Ежов в глазах Сталина был именно тем человеком, на которого он возлагал обязанность, во-первых, расширить масштабы и рамки репрессий, во-вторых, радикально почистить органы безопасности от людей Ягоды. В-третьих, безжалостно и до конца выкорчевать все оставшиеся очаги оппозиции. Причем имелось в виду изничтожить их не только политически (это уже был свершившийся факт), сколько физически. В четвертых, репрессии не ограничивать пределами Москвы, Ленинграда и ряда других крупных городов, а распространить их, по существу, на всю страну. Благо что она широка и необъятна. Были, разумеется, другие соображения, о которых мы будем говорить по ходу изложения соответствующего материала.