Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 2

Капченко Николай Иванович

В качестве заключительного аккорда хочу привести слова самого Сталина, демонстративно скромно оценившего свои заслуги и свою роль в рассматриваемый период своей политической деятельности. «Должен вам сказать, товарищи, по совести, что я не заслужил доброй половины тех похвал, которые здесь раздавались по моему адресу. Оказывается, я и герой Октября, и руководитель компартии Советского Союза, и руководитель Коминтерна, чудо-богатырь и всё, что угодно. Всё это пустяки, товарищи, и абсолютно ненужное преувеличение. В таком тоне говорят обычно над гробом усопшего революционера. Но я еще не собираюсь умирать» [300] .

300

И.В. Сталин. Соч. Т. 8. С. 173.

Как говорили тогда, скромность украшает большевика. А Сталин считал себя настоящим, а не липовым большевиком. К

тому же, такая показная скромность сама по себе не только не преуменьшала его авторитета и роли, а, напротив, способствовала их росту. То, что все это были красивые слова, покажет лишь будущее. А Сталину предстояло пройти еще через многие рубежи, прежде чем он из скромного вождя превратится в единоличного вершителя судеб многих миллионов.

3. Сталин и вопросы китайской революции

Общая картина деятельности Сталина на международно-политическом поприще была бы далеко не полной, если бы мы обошли вниманием его участие в разработке и осуществлении линии Советской России и Коминтерна в отношении национальной революции середины 20-х годов в Китае. Эта тема заслуживает внимания по ряду причин. Прежде всего она позволяет на конкретном примере раскрыть применение формировавшейся внешнеполитической концепции Сталина и показать процесс эволюции его взглядов по китайскому вопросу. Во-вторых, эта тема заслуживает специального внимания в силу того, что проблема Китая вообще и проблема политики Советского Союза в отношении Китая сами по себе относятся к числу важнейших не только внешнеполитических, но и геополитических проблем. Надо принимать в расчет не только ситуацию середины 20-х годов, но и то, какое место занял Китай вообще во внешней политике Советского Союза, особенно после образования КНР. Отнюдь не второстепенное место занимает и комплекс вопросов, связанных с отношением Сталина к компартии Китая и ее лидерам. В ретроспективном ключе этот период важен и для понимания отношения Сталина к Мао Цзэдуну впоследствии, когда последний стал во главе нового Китая. Короче говоря, китайская страница в политической биографии Сталина имеет огромное значение. И если рамки тома не позволяют достаточно подробно осветить все ее главные аспекты, то на наиболее существенных моментах остановиться необходимо, ибо без этого Сталин как политическая фигура выглядел бы обедненным и урезанным.

Разумеется, я не ставил перед собой задачу объять необъятное. Многое осталось за скобками или же обозначено лишь пунктиром. Центр тяжести я сосредоточил не столько на освещении тех или иных нюансов в формировании и эволюции воззрений Сталина на китайскую проблему, сколько на существе его позиции, на мотивах, определявших общее направление и цели его политики в китайском вопросе. Именно это в моем представлении имеет существенное значение и для понимания Сталина как политика более позднего периода, когда комплекс советско-китайских отношений в конце 40-х — начале 50-х годов превратился в один из важнейших геополитических узлов международной жизни.

Не предваряя общих выводов, подчеркну одну мысль: сам факт национальной революции в Китае, характер движущих сил, перспективы ее развития, а, следовательно, и отношение Советской России к событиям, происходившим на ее дальневосточных рубежах, Сталин определял прежде всего не на базе теории классовой борьбы, а на основе того критерия, как все это отразится на судьбах России, на ее международных позициях. Иными словами, здесь Сталин отдает предпочтение геополитическим, а не классовым соображениям. Что, конечно, нельзя понимать и истолковывать прямолинейно: так, будто он об этих целях говорил открыто и защищал свою точку зрения, приводя соответствующие геополитические аргументы. Напротив, реальная позиция Сталина не выражалась столь однозначно и без всяких околичностей. Она вуалировалась классовыми понятиями и выдержана в обычных для большевика-революционера тонах. Иначе и не могло быть. Однако стержневым элементом сталинской политики в китайском вопросе выступают именно геополитические расчеты, продиктованные не только и не столько потребностями текущего момента, а гораздо более долгосрочными интересам Советского государства.

Следует обозначить и еще один аспект позиции Сталина в китайском вопросе, имеющий, можно сказать, методологический характер. Речь идет о том, что Сталину его непосредственные оппоненты в период развертывания внутрипартийной борьбы, а затем исследователи его биографии впоследствии часто ставят в вину в качестве серьезного изъяна непоследовательность и определенные колебания. Так сказать, смену политических вех, от которой, мол, сильно отдает приспособленчеством и политическим флюгерством. На первый, поверхностный, взгляд такое впечатление действительно складывается, когда читаешь выступления генсека по китайскому вопросу. Это впечатление проистекает не только из самого факта пересмотра Сталиным некоторых своих позиций в ходе полемики вокруг китайской революции. А такой пересмотр был, и этого невозможно отрицать. Но корень таких колебаний или нюансировки в определении позиции объясняется не столько мнимым конформизмом генсека, а чрезвычайно сложным, стремительным и запутанным ходом самой китайской национальной революции.

Но были и другие причины. На одну из них указал М. Александров. Я позволю себе привести его оценку, хотя она, возможно, и несколько упрощает суть вопроса. Критикуя тех биографов Сталина (в частности, И. Дейчера), которые ставят ему в упрек то, что он на протяжении значительной части своей политической

карьеры делал странные и неожиданные повороты то вправо, то влево, как бы в поисках какого-то компромисса, чтобы потом взорвать и уничтожить своих оппонентов, М. Александров пишет: «Неспособность Дейчера объяснить сущность сталинского «центризма» связана с тем, что он пытается сделать это в рамках марксистской теории. В действительности, политическая философия Сталина лежала в несколько иной плоскости, чем марксизм. С поразительной последовательностью и упорством он проводил в жизнь свою собственную доктрину, которая не была ни правой, ни левой, ни центристской, а просто была другой. Сложность, однако, состояла в том, что Сталину приходилось оперировать на поле, где преобладали люди, мыслящие в марксистских категориях и искать среди них союзников. Поэтому он был вынужден присоединяться к тем из них, чьи позиции в каждый конкретный момент совпадали с интересами его стратегического замысла. Когда же данный этап завершался, Сталин избавлялся от своих незадачливых попутчиков и присоединялся к другой группировке. Отсюда, впечатление о его метаниях и прочее. Внутрипартийные коалиции были нужны Сталину до того момента, когда он сосредоточил всю полноту власти в своих руках и мог более или менее спокойно приступить к реализации собственной программы» [301] .

301

В.М. Александров. Внешнеполитическая доктрина Сталина. С. 135.

На мой взгляд, крайне односторонним является получающий все большее распространение старый миф о том, что Сталин и вовсе не был революционером и интернационалистом, что в основе всей его политики лежали идеи великодержавности и государственности. Еще в середине прошлого века крупный русский мыслитель крайне антикоммунистического толка Г. Федотов писал по этому поводу: «Сталин никогда не был интернационалистом по своей природе: всегда презирал европейского рабочего и не верил в его революционные способности. Добившись единоличной, неограниченной власти в величайшей стране мира, что удивительного, если он приносит в жертву этой власти (и стране, с нею связанной) остатки своих былых псевдорелигиозных убеждений? Интернациональный коммунизм для него, вероятно, значит не больше, чем православие для императорской дипломатии последних столетий: необходимый декорум для защиты национальных интересов» [302] .

302

Г.П. Федотов. Судьба и грехи России. Т. 2. С-Петербург. 1992. С. 53.

Сложность и противоречивость Сталина как политика мирового масштаба складывается из многих элементов. И одним из них выступает сочетание в нем революционера-ниспровергателя и государственника-созидателя. Оба эти качества были органически присущи Сталину, и было бы антиисторично не замечать или игнорировать это. Оба эти качества находились в сложном диалектическом взаимодействии и по-разному проявлялись на различных этапах его политической судьбы. На мой взгляд, одинаково неверно видеть в нем только революционера-разрушителя государственности или же только государственника-державника, которому, как сейчас говорят, революционные цели были до лампочки. Оба подхода неправильны и упрощенны. На примере позиции Сталина в китайском вопросе это отчетливо видно.

К проблемам Китая Сталин был причастен еще при жизни Ленина, выполняя обязанности члена Политбюро и Генерального секретаря. Об этом свидетельствуют факты: в частности, именно по рекомендации Сталина политическим советником при лидере китайской национальной революции Сунь Ятсене был назначен М. Бородин [303] . В августе 1923 года Сунь Ятсен направил в СССР для изучения советского опыта и ведения переговоров по военно-политическим вопросам делегацию во главе с Чан Кайши, сыгравшим в дальнейшем большую, но весьма одиозную роль в судьбах Китая. В течение трех месяцев делегация знакомилась со структурой партийных органов, включая ЦК РКП(б), изучала работу советов, посещала воинские части, встречалась с руководящими деятелями СССР. По просьбе китайской делегации и с ее участием Президиум ИККИ обсудил политическую платформу реорганизуемого гоминьдана и 28 ноября 1923 г. принял резолюцию по вопросу о национально-освободительном движении в Китае и о партии гоминьдан, которая была вручена Чан Кайши. В этом документе Коминтерн предлагал гоминьдану последовательную революционную программу единого антиимпериалистического и антифеодального фронта, новую революционную трактовку «трех народных принципов» Сунь Ятсена. По всей вероятности, Сталин как Генеральный секретарь имел к визиту Чан Кайши прямое отношение и, возможно, лично встречался с ним. Однако в его биографической хронике этот вполне возможный факт не нашел отражения. Но в конце концов был ли Сталин лично знаком с Чан Кайши не имеет принципиального значения, хотя и представляет интерес сам по себе.

303

Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП (б). Повестки дня заседаний. Каталог. М. 2000. Т. 1.1919 — 1929. С. 234.