Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
4. Конфликт Сталин – Тито
Прежде чем непосредственно приступить к рассмотрению сущности, причин и последствий советско-югославского конфликта, получившего в исторической литературе простое название конфликт Сталин – Тито, я обстоятельно изложу богатый исторический и политический материал, содержащийся в книге Милована Джиласа «Беседы со Сталиным». Эта книга опубликована в 1961 году, и до сих пор всеми исследователями оценивается как чрезвычайно ценный материал, раскрывающий не только истоки конфликта, но и дающий яркие характеристики Сталина. Джилас трижды побывал в Москве и имел многократные и откровенные беседы с советским лидером. На основе этих бесед у него сложилось определенное впечатление о Сталине не только как об исторической личности, но и о системе его политических взглядов, его политической философии. Полагаю,
Беседы со Сталиным. Джилас начинает свое повествование несколько в лирически-возвышенном ключе: «Быть принятым у Сталина – это было наивысшим признанием героизма и страданий партизанских бойцов и нашего народа. Для тех, кто побывал в тюрьмах, участвовал в военной резне и пережил жестокие душевные переломы и борьбу против внутренних и внешних противников коммунизма, Сталин был чем-то большим, чем вождь в борьбе. Он был воплощением идеи, был претворен в коммунистических головах в чистую идею, а тем самым в нечто непогрешимое. Сталин был нынешней победной борьбой и грядущим братством человечества. Я знал, что только благодаря случайности именно я – первый югославский коммунист, которого он принимает. Но я ощущал гордость и радость, что об этой встрече смогу рассказать своим товарищам, а кое-что сообщить и югославским борцам.
Вмиг исчезло все отрицательное в СССР, а все недоразумения между нами и советскими руководителями потеряли значение и вес, как будто их не бывало. Все отталкивающее исчезало перед потрясающими размерами и красотой того, что во мне происходило. Что значила моя личная судьба в сравнении с масштабами борьбы и наши недоразумения в сравнении с грядущим осуществлением идеи?» [823]
Прием у Сталина, состоявшийся на даче, он описывает подробно. По его словам, самым простым был хозяин. Он был одет в маршальскую форму и мягкие сапоги, без орденов, кроме Золотой Звезды Героя Социалистического Труда на левой стороне груди. В его поведении не было ничего искусственного, никакой позы. Это был не величественный Сталин с фотографий или из документальных фильмов – с замедленной продуманной походкой и жестами…
823
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. М. 1992. С. 47.
Поразил Джиласа и его выговор: чувствовалось, что он не русский. Но его русский словарь был богат, а речь, в которую он вставлял русские пословицы и изречения, живописна и пластична. Позже он убедился, что Сталин хорошо знал русскую литературу – но только ее. Вне русских рамок он был хорошо знаком лишь с политической историей.
Одно для Джиласа не было неожиданным: Сталин обладал чувством юмора – юмора грубого, самоуверенного, но не без изощренности и глубины. Он реагировал быстро, резко, без колебаний и, по-видимому, не был сторонником долгих разъяснений, хотя собеседника он выслушивал [824] .
824
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 49 – 50.
Весьма любопытна одна деталь, которая говорит о многом: «Разговор начался с того, что Сталин поинтересовался нашими впечатлениями о Советском Союзе. Я сказал:
– Мы воодушевлены!
На что он заметил:
– А мы не воодушевлены, хотя делаем все, чтобы в России стало лучше.
Мне врезалось в память, что Сталин сказал именно Россия, а не Советский Союз. Это означало, что он не только инспирирует русский патриотизм, но и увлекается им, себя с ним идентифицирует» [825] . Джилас делится своими впечатлениями о поведении советского лидера, подчеркивая, что у Сталина была страстная натура со множеством лиц, причем каждое из них было настолько убедительно, что казалось, он никогда не притворяется, а всегда искренне переживает каждую из своих ролей. Интересную оценку союзников услышал Джилас из уст Сталина (не
825
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 50.
– А вы, может быть, думаете, что мы, если мы союзники англичан, забыли, кто они и кто Черчилль? У них нет большей радости, чем нагадить своим союзникам, – в первой мировой войне они постоянно подводили и русских, и французов. А Черчилль? Черчилль, он такой, что, если не побережешься, он у тебя копейку из кармана утянет. Да, копейку из кармана! Ей-богу, копейку из кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой – он засовывает руку только за кусками покрупнее. А Черчилль? Черчилль – и за копейкой [826] .
826
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 58.
Коснулся Сталин и Коминтерна и его руководящих деятелей. Сталин интересовался Югославией иначе, чем остальные советские руководители. Он не расспрашивал про жертвы и разрушения, а про то, какие создались там внутренние отношения и каковы реальные силы повстанческого движения. Но и эти сведения он добывал, не ставя вопросы, а в ходе собеседования…
Сталин расспрашивал, с кем из руководителей Джилас встречался в Москве. Когда последний упомянул Димитрова и Мануильского, он заметил:
– Димитров намного умнее Мануильского, намного умнее.
В связи с этим он вспомнил о роспуске Коминтерна:
– Они, западные, настолько подлы, что нам ничего об этом даже не намекнули. А мы вот упрямые: если бы они нам что-нибудь сказали, мы бы его до сих пор не распустили! Положение с Коминтерном становилось все более ненормальным. Мы с Вячеславом Михайловичем тут голову ломаем, а Коминтерн проталкивает свое – и все больше недоразумений. С Димитровым работать легко, а с другими труднее. Но что самое важное: само существование всеобщего коммунистического форума, когда коммунистические партии должны найти национальный язык и бороться в условиях своей страны, – ненормальность, нечто неестественное [827] .
827
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 62 – 64.
На основе бесед со Сталиным, на примере того, чем он интересовался и какие давал советы и рекомендации, Джилас пришел к важному умозаключению: Сталин сознательно запугивал югославских руководителей, чтобы ослабить их контакты с Западом, одновременно стараясь подчинить своим интересам их политику, превратить ее в придаток своей западной политики, в особенности в отношениях с Великобританией.
Основываясь на своих идеях и практике и на собственном историческом опыте, он считал надежным только то, что зажато в его кулаке; каждого же, находящегося вне его полицейского контроля, он считал своим потенциальным противником. Течение войны вырвало югославскую революцию из-под его контроля, а власть, которая из нее рождалась, слишком хорошо осознала свои собственные возможности, и он не мог ей прямо приказывать. Он это знал и просто делал что мог, используя антикапиталистические предрассудки югославских руководителей, пытаясь привязать этих руководителей себе и подчинить их политику своей [828] .
828
Милован Джилас. Лицо тоталитаризма. С. 64 – 65.
Джилас не ограничивается описанием событий и предметов обсуждения вопросов, которые стояли в порядке дня. Видимо, гораздо позднее, когда он уже был смещен с политической арены и просидел некоторое время в тюрьме в Югославии, он начал делать о Сталине выводы, так сказать, универсального, почти философского характера. Хотя я лично и считаю эти выводы не просто умозрительными, но в большой степени даже тенденциозными, все-таки полагаю нужным привести их, чтобы у читателя было более широкое поле для собственных умозаключений.