Политическая биография Сталина. В 3-х томах. Том 3
Шрифт:
Прямо противоположную – позитивную оценку речи Сталина дает Я. Грей: «Это была историческая речь, лишенная риторики, взывающая к национальной гордости народа, к крепко укоренившемуся в русском национальном характере инстинкту защиты Отечества. Он говорил как друг и руководитель. Именно такой поддержки от него ждали. Слушая его, люди повсеместно, и особенно в Вооруженных Силах, испытывали „огромный энтузиазм и патриотический подъем“. Генерал Федюнинский, сыгравший выдающуюся роль на нескольких фронтах, писал: „Мы вдруг будто почувствовали себя сильнее“» [371] . Английский историк особо выделяет то, что «местами в своей речи Сталин несколько преуменьшал беду и как бы оправдывался, но правду не скрывал. „Хотя отборные дивизии и авиационные части врага уже разбиты и нашли смерть на поле боя, противник продолжает рваться вперед. Советско-германский пакт должен был дать мир или хотя бы отсрочить войну, но Гитлер
371
Ian Grey. Stalin. Man of History. Abacus. Great Britain. 1982. p. 329 – 330.
372
Там же.
Сюда для большей достоверности и убедительности можно присовокупить оценку этой речи, принадлежащую перу американского корреспондента Александра Верта, проведшего большую часть войны в Советском Союзе и своими собственными глазами наблюдавшего за развертывавшимися событиями. Вот его точка зрения: «Слова об „Отечественной войне“, прозвучавшие в знаменитом выступлении Сталина по радио 3 июля, произвели на всех такое глубокое впечатление именно потому, что они отразили мысли, которые в тех трагических обстоятельствах народным массам хотелось услышать в четкой и ясной формулировке. Потрясенная и ошеломленная страна получила наконец конкретную программу действий» [373] .
373
Александр Верт. Россия в войне 1941 – 1945. М. 2003. С. 77.
Полагаю, что в качестве заключительного аккорда оценок западными исследователями биографии Сталина стоит привести и оценку А. Улама. Она интересна не только тем, что отдает должное значению этой речи как своего рода призыву к общенациональному сплочению, но и не замазывает, как говорится, грехи вождя. А. Улам писал, что хотя некоторые критики высмеивали его за то, что он избегал бывать на фронте, «его пребывание в осажденной столице, как и его речь 3 июля 1941 г., остались незабываемыми в памяти народа, и весь период войны это затеняло в памяти все его преступления и ошибки» [374] .
374
Adam B. Ulam. Stalin. The man and his era. N.Y. 1973. p. 544.
Разумеется, критики Сталина, как российские, так и многие западные, главный акцент делают на том, что Сталин в первые дни войны находился в состоянии шока и психологически был не в состоянии справиться с тем, что обрушилось на него. Р. Конквест писал в своей книге, что «в любой другой стране лидер, ответственный за такие поражения и несчастья, потерял бы власть. Но такова была основательность Сталина, что не осталось в живых никаких альтернативных лидеров, обладавших реальной способностью к управлению. Те, кто попытался бы теперь решать дела без него, давно уже являлись не чем иным, как марионетками» [375] .
375
Robert Conquest. Stalin. Breaker of Nations. Wienfeld – London. 1991. p. 238.
Сталин в своей речи обрисовал довольно мрачную картину, хотя и пытался противопоставить ей более или менее благоприятные для Советского Союза не только отдаленные, но и ближайшие перспективы. Насчет отдаленных перспектив он, вне всякого сомнения, был абсолютно прав. Но что касается ближайших и среднесрочных прогнозов, его выводы не базировались на реальном учете обстановки, а скорее, преследовали цель подбодрить население страны и укрепить волю вооруженных сил и народа вообще к сопротивлению.
5. Причины временных поражений нашей армии
Само начало войны сложилось для советских войск, можно сказать, более чем драматично. Мощный удар гитлеровской военной машины обрушился на них, когда армия в целом находилась на положении мирного времени. Наши войска не были приведены в боевую готовность и, не закончив стратегического развертывания, оказались рассредоточенными на фронте в 4,5 тысячи километров и в глубину более чем на 400 километров. На направлении своих главных ударов враг имел тройное и даже пятикратное превосходство в силах. Подразделения приграничных округов вступали в первые
Армады вермахта вначале обрушились на дивизии, расположенные вблизи границы, затем на вторые эшелоны армий прикрытия и, прорвавшись в глубину, – на резервы приграничных округов. Положение осложнялось тем, что гитлеровцам удалось вывести из строя много наших самолетов на земле и захватить господство в воздухе.
В первые же дни войны немецко-фашистские войска, широко используя диверсионные группы и парашютистов, проникли на ряде участков в глубь советской территории. Захватив стратегическую инициативу, враг всеми силами развивал наступление. К исходу 25 июня немецко-фашистские войска продвинулись на западе на 250 километров. К 10 июля гитлеровская армия находилась уже на северо-западном направлении на 500, западном – 600, юго-западном – на 350 километров от границы.
Обобщенная картина наших общих потерь за период с ее начала до середины июля 1941 года дается советскими военными историками. В целом этот период окончился поражением советских вооруженных сил. Об этом красноречиво говорят следующие факты. Гитлеровские войска продвинулись в глубь советской территории на 300 – 600 км. Под натиском врага Красная Армия вынуждена была почти повсеместно отступать. Латвия, Литва, почти вся Белоруссия, значительная часть Эстонии, Украины и Молдавии оказались под пятой фашистской армии. В оккупации оказалось и около 23 млн. советских людей. Страна лишилась многих промышленных предприятий и посевных площадей с созревающим урожаем. Создалась угроза Ленинграду, Смоленску, Киеву. Лишь в Заполярье, Карелии и Молдавии продвижение противника было незначительным.
За первые три недели войны из 170 советских дивизий, принявших на себя первый удар германской военной машины, 28 оказались полностью разгромлены, 70 – лишились более чем половины личного состава и военной техники. Только три фронта – Северо-Западный, Западный и Юго-Западный – безвозвратно потеряли около 600 тыс. человек, или почти треть своего численного состава. Наша армия лишилась около 4 тыс. боевых самолетов, свыше 11,7 тыс. танков, около 18,8 тыс. орудий и минометов. В целом к концу 1941 года картина наших потерь в вооружениях и военной технике была более чем удручающей. Если к 22 июня 1941 года у нас имелось 22,6 тыс. танков, то к концу года их осталось 2100, из 20 тыс. боевых самолетов – 2100, из 112,8 тыс. орудий – всего около 12,8 тыс., из 7,74 млн. винтовок и карабинов – 2,24 млн [376] . На оккупированной территории осталось более половины запасов приграничных военных округов. Понесенные потери тяжело отразились на боеспособности войск, остро нуждавшихся во всем: в боеприпасах, горючем, вооружении, транспорте. На их восполнение советской промышленности потребовалось более года [377] . Историк В. Анфилов утверждал, что «мы потеряли сразу же, до середины июля 1941-го, около миллиона солдат и офицеров, из них 724 тыс. были пленены. Противнику достались в качестве трофеев 6,5 тыс. танков (в основном старых), 7 тыс. орудий и минометов, огромные запасы горючего и боеприпасов (по данным противника)» [378] .
376
«Военно-исторический журнал». 1998 г. № 3. С. 4.
377
См. Великая Отечественная война 1941 – 1945. Книга 1. Суровые испытания. С. 164.
378
«Литературная газета». 22 марта 1989 г.
Для германского командования, и для Гитлера в первую очередь, была характерна скоропалительная, а потому и ошибочная в корне оценка, когда на основе первых успехов они сделали окончательные фундаментальные выводы. В начале июля германский генеральный штаб пришел к заключению, что кампания в России уже выиграна, хотя еще и не завершена. Гитлеру казалось, что Красная Армия уже не в состоянии создать сплошного фронта обороны даже на важнейших направлениях. Несмотря на потери, войска Красной Армии, сражавшиеся от Баренцева моря до Черного, к середине июля располагали 212 дивизиями и 3 стрелковыми бригадами. И хотя полнокровными из них являлись лишь 90 соединений, а остальные имели всего половину, а то и менее штатного состава, считать Красную Армию разгромленной было явно преждевременно. Сохранили способность к сопротивлению Северный, Юго-Западный и Южный фронты, спешно восстанавливали боеспособность войска Западного и Северо-Западного фронтов.