Политический сыск (Истории, судьбы, версии)
Шрифт:
При всей необычности это был типичный советский интеллектуал оппозиционного толка. От родителей — начитанность, образованность, кругозор. Единственный ребенок в семье заслуженных учителей — отец отмечен орденом за педагогические заслуги.
В 1952 году Михалыч учился на пятом курсе исторического факультета Московского университета. Когда он написал дипломную работу, на кафедре пришли в ужас от темы и трактовки. Тогда он за несколько дней написал другую, «проходную», и с блеском защитился.
Диплом историка, знание десяти языков, феноменальная
Главным делом для него оставалась историческая публицистика. Его первый литературно-исторический труд назывался «Рыцарь железного образа» о Феликсе Дзержинском.
Как-то незаметно он вошел в круг диссидентствующей молодежи, которую спустя десятилетия назвали шестидесятниками. Его темы разжигали интерес. Он писал о народовольцах, о Кирове, о Сталине, о репрессивной политике. Самой известной в диссидентских кругах стала его рукопись «Логика кошмара» — о репрессиях 37-го года. Тогда-то им и заинтересовалось КГБ. Занимался им офицер Пятого управления майор Станислав Смирнов, так его назовем.
Михалыч продолжал писать трактаты, фрондирующие друзья брали почитать, и тексты уже жили своей жизнью, ходили по рукам. В конце 70-х его арестовали за антисоветскую пропаганду. Суд приговорил к двухгодичной ссылке.
Бобков тогда спросил, больше обращаясь к себе, чем к Смирнову:
— Куда пошлем отбывать?
Он развернул карту, подумал и ткнул пальцем в город Киров. У него там был хорошо знакомый начальник областного управления КГБ. Позвонил, попросил помочь.
Помогли. Местное управление нашло квартиру для Михалыча (один военный уехал служить за границу), подыскало ему работу переводчика в каком-то техническом НИИ.
Михалыча Смирнов забрал прямо из зала суда, после приговора. На «Волге» привез домой, где ждала жена. Дал ему десять дней, чтобы пришел в себя. Дни эти пролетели как один. Перед отъездом с ним встретился Бобков:
— Видишь, как все получилось? Делай выводы. Зачем тебе подобные встряски?
Вечером Смирнов проводил его на вокзал и посадил в поезд до Кирова. Там Михалыча встретили, местный чекист показал квартиру. На следующий день он отправился устраиваться на работу. Началась немосковская жизнь.
Смирнов частенько приезжал в Киров к своему Михалычу. Это была его работа. Долгие велись разговоры про жизнь, про судьбу страны, про мировые угрозы и внутренние опасности. И однажды Смирнов предложил ему написать записку, где были бы все те мысли о глобальных вызовах Отечеству, что рождались в этих неспешных беседах.
Когда Михалыч изложил, из текста стало ясно — две главные напасти ожидают Советский Союз на рубеже веков: национализм и терроризм. Национализм может разломать державу, а терроризм добить ее. И систему мер против этих угроз Михалыч предлагал, мер государственных и общественных. Одним словом, предлагал стратегию против
Сие сочинение Смирнов показал Бобкову. Тот распорядился:
— Оформить соответствующим образом и пустить «по команде».
И вдруг на записке Михалыча — резолюция председателя КГБ В. Чебрикова: начальникам управлений комитета, начальникам областных управлений... ознакомиться, взять на вооружение, выработать систему мер...
Записку взяли в работу, аппарат КГБ ориентировался на выводы Михалыча.
А Бобков скажет Смирнову:
— Пишите ходатайство в Верховный Совет о досрочном освобождении.
Пришла к Михалычу свобода, вернулся он в Москву, начал работать в институте переводчиком.
И вдруг новый скандал.
Все началось с того, что потянулся он к русофильским кругам. Те слоились вокруг обществ охраны памятников старины и культуры. Корифеями в тех кругах ходили поэты Сорокин, Куняев, публицисты Лобанов, Семанов, Проханов, кандидат наук, историк из МГИМО, скандалист Емельянов (его запомнили по известным в свое время строкам на майках: «Куришь, пьешь вино и пиво — ты пособник Тель-Авива»).
И однажды в Москве появилась самиздатовская листовка об Александре Николаевиче Яковлеве. Бывший посол СССР в Канаде, он уже был секретарем ЦК КПСС. Листовка развенчивала его статью об истории и литературе, написанную в 1972 году, и его русофобские, антироссийские, прозападные взгляды. Листовка яркая, сочная, язвительная. Она стала самиздатовским явлением, передавалась из рук в руки, опускалась в почтовые ящики.
Яковлев пребывал в возбуждении. На поиски автора были брошены внушительные силы: сличали шрифты, копии от ксероксов, ставились задачи агентам.
Смирнов тоже получил необходимые ориентировки и образец этого творения. И когда он его прочитал, первая мысль: «Это Михалыч! Его стиль!»
Поехал к нему:
— Посмотри, кто бы это мог написать?
— Да я и написал.
— ?!
Ну, объяснились тогда, поговорили. Смирнов вернулся в Управление, доложил начальнику отдела.
— Пиши записку.
Бобков наложил резолюцию. Дальше дело не тронулось. А спустя пять лет председатель КГБ Крючков докладывал Генеральному секретарю партии Горбачеву о Яковлеве: агент влияния, прозападный политик.
Сейчас Михалычу 60 с лишним. Он на пенсии. Кое-что пишет, консультирует политические партии, фонды, комитеты. В основном по геополитике. Смирнов с ним перезванивается, поздравляет с днем рождения, с праздниками.
КГБ и партия: конфликт людей
и мировоззрений
Сегодня можно вполне определенно сказать, что КГБ видел процессы в стране лучше, чем партия. И благодаря агентурному аппарату, и вследствие близости к кричащим проблемам. Да, и отчасти из-за присутствия умных голов на социально опасных участках.