Политика (сборник)

Козлов Владимир Владимирович

Ты меня не учи. Если хочешь, давай тебе сделаю…

Не надо.

Ну, как хочешь…

Отвез ее назад, а сам поехал таксовать дальше.

* * *

После обеда мэр должен был выступать на празднике – по радио сказали, у меня в машине все время радио, как без него? Пришел домой в пять утра, спал до десяти, потом до обеда смотрел телевизор. Оделся, сунул пушку с глушаком под куртку и вышел.

Поставил машину во дворах – я все заранее там разведал – и пошел к толпе.

Он еще что-то говорил, потом сказал «спасибо»,

выслушал аплодисменты, поулыбался и попер через толпу к машине со своей охраной. А я – навстречу ему, рука в кармане. Тут один охранник что-то почувствовал, заслонил его и другим на меня кивает – типа, разберитесь, кто такой. Ну, я всех растолкал – и бегом во дворы.

Не догнали. Я в машину – и ходу.

* * *

Не получилось – и ладно. Может, и хорошо. Только пустота какая-то, блядь, внутри появилась.

Домой не поехал. Катался по городу, таксовал до самой ночи. Потом подъехал к Сухаревской. Она там стояла со всеми. Помахал – подбежала.

Ну, что? Хочешь бросить все это и уехать?

Да ты что? Как уехать? Что ты такое говоришь? Это – моя работа.

Это – работа?

Тут сутенер этот ее подошел черножопый.

Ну, что, какая проблема? Или плати деньги, бери баба или давай отсюда.

Я достал пистолет и всадил в него всю обойму. Он – с копыт. Проститутки запищали на всю улицу. Я схватил ее, посадил на переднее сиденье, сам – за руль и рванул.

А она так спокойно на меня посмотрела и сказала: не бойся, номер они вряд ли запомнили, мы на номера никогда не обращаем внимания.

Отвез ее к родителям в Курск. Они сначала орали на нее, потом простили. Люди простые, рабочие. Налили мне стакан самогонки – я выпил. Написал на листке бумаги свой адрес и телефон – и назад, в Москву.

* * *

Она прислала мне письмо через месяц. Пишет:

«Я тебя ненавижу. Зачем ты это сделал? Я теперь не могу вернуться – боюсь. Они меня убьют. В Москве мне было лучше. А теперь надо снова ходить в школу, а потом дома видеть поганые рожи родоков. Ну зачем ты это сделал?»

Я по-прежнему таксую. Все как раньше.

Дорога[11]

Напротив здания вокзала – кривобокая елка, украшенная лампочками, а на самом здании – светящиеся цифры «1990». Позавчера был Новый год, а сегодня я сижу в поезде. Я в первый раз путешествую один, без родителей.

Напротив меня сидит армянин. Он студент, едет на каникулы к себе в Ереван. Тоже через Москву. Его самолет в одиннадцать-тридцать. Мой – в одиннадцать-сорок пять, если, конечно, будут билеты – я не купил билет заранее.

– У нас там сейчас война, – говорит армянин. – Ты понимаешь?

– Что, обычная война?

– Ну да, обычная, можно сказать.

– А из-за чего?

– Из-за Карабаха.

– Ты боишься?

– Нет.

Армянин снимает пальто. Под ним у него черный костюм и белая рубашка. Я не знаю, зачем он так нарядился в поезд.

Проводница разносит чай,

и мы пьем его, глядя в окно на свои тусклые отражения и мелькающие огни. Кроме нас, в купе никого, и через проход, на боковых местах тоже никто не сидит.

– Почему у тебя так рано каникулы? – спрашиваю я. – У вас же, студентов, каникулы обычно в конце января?

– Я на пятом курсе. Уже все сдано. Остался только диплом. А ты куда едешь?

– К брату. В Салехард, это на Севере.

– Знаю, где это. В каком ты классе?

– В девятом.

Мы расстилаем постели. Я нечаянно обрушиваю занавеску на окне и долго вожусь, прилаживая ее на место.

Иду в провонявший говном туалет. В раковине чей-то плевок с соплями. Когда выхожу, возле дверей ждет очереди девушка. Ей лет двадцать, под белой майкой выделяются соски немаленьких грудей. Вот если бы зайти с ней сейчас вместе в туалет…

Возвращаюсь к своей полке и ложусь спать.

Проводница будит весь вагон часа за полтора до прибытия. За окнами темно. Сонные люди в мятых шмотках с налипшими перьями и мусором встают в очередь в туалет.

Поезд прибыл, выходим. Нам с армянином по пути – на аэровокзал. Я предлагаю ехать на метро, он говорит:

– Давай на такси. Я тебя подвезу.

На стоянке очередь – человек сто, и мы идем в метро. Поездов нет. Ждем минут двадцать.

Наконец, поезд подходит, мы доезжаем до станции «Аэропорт», выходим, садимся на трамвай, чтобы проехать две остановки до аэровокзала. Контролер. Армянин протягивает ему три рубля – думает, хватит на штраф за двоих. Но это у нас штраф рубль, а в Москве – два, и контролер дает ему рубль сдачи, а я сую ему два своих.

На аэровокзале облом: билетов нет ни на сегодня, ни на завтра, только на пятое. Выхода нет, придется два дня и две ночи тусоваться в Москве, но я даже и рад. Покупаю билет, и мы идем с армянином в буфет.

Он берет только чай, я – чай и обрезки ветчины с консервированным горошком. Встаем у круглой стойки. Рядом бомж открывает крышку над батареей, вытаскивает оттуда носки, снимает ботинки и начинает натягивать носки на грязные ноги. Армянин морщится и торопливо допивает свой чай. Мы с ним прощаемся, и я выхожу из аэровокзала.

Я был в Москве несколько раз – тоже по дороге к брату, только с родителями. Мы ходили по магазинам, стояли в очередях, искали дефициты, а Москвы толком и не видели.

Еду на Красную площадь. Я там уже был несколько раз с родителями, когда ходили в ГУМ. Доезжаю до «Площади Свердлова», поднимаюсь по эскалатору, иду по длинному подземному переходу.

У мавзолея – очередь, на Красной площади – толпы туристов. Они фотографируются на фоне Спасской башни и стен Кремля.

Времени у меня целая куча, и я решаю обойти пешком вокруг Кремля. Мимо меня катят черные «Волги», в них сидят толстомордые бюрократы с портфелями. Такого их количества сразу я ни разу не видел.