Полк продолжает путь
Шрифт:
Арестованного уводят.
— К этому есть еще справка председателя домового комитета по Казначейской, шесть, — говорит Котельников. — Вот: «Портной Сырков… Притащился в город с германской… поведением своим никого под угрозу не ставил, мастерил понемножку…» Как твое мнение?
— А за что мы его привлекать будем? — спрашивает Карамышев, сердито разминая в трубке табак. — За то, что он себе кусок хлеба добывал? Взять подписку о невыезде. Из-под ареста освободить.
Если бы можно было вернуть прошлое,
В прошлом — кулацкое восстание в Заречье, в прошлом — кумачовые плакаты на улицах города: «Все на борьбу с Врангелем!», в прошлом — прощание друзей: Котельников назначен в Особый отдел армии; в тыл врага, в Крым, на рыбацкой шхуне уходит Петр Карамышев.
Память сближает вехи жизни: нашими войсками взят Перекоп, в Особый отдел приходит известие о гибели Петра Карамышева, узнанного в лицо «кем-то из чинов врангелевской контрразведки» и замученного в тюрьме.
Маленький белый домик, увитый виноградом. Глухой шум прибоя. Ночь. За перегородкой настойчиво стучит пишущая машинка. Последняя шифровка Петра Карамышева, долгое время бродившая по Крыму, попала наконец в руки Котельникова:
«Портной Сырков — иностранный шпион и резидент — фактический руководитель разведки и контрразведки белых. Подлинное имя — Реджинальд Чейз».
В эту ночь Реджинальд Чейз с корабля радировал о своем спасительном бегстве из Крыма.
IV
— Но ведь я убил его, ведь я убил Реджинальда Чейза! — повторял Котельников, шагая по комнате для приезжих и снова останавливаясь возле картины, изображающей горную цепь. — Ведь я убил, убил в открытом бою и на нашей земле.
Этому должно быть… Вовке тогда только что исполнилось шесть лет. Значит, это было… это было 11 апреля 1930 года. Да, как раз в день рождения Вовки.
Звонила жена и просила, чтобы он поскорее возвращался домой. Но он был занят. Он допрашивал пленного басмача.
— Трижды ваша шайка нарушала советскую границу, — медленно говорит Котельников. — Вы теряете людей, оружие, лошадей. Не много вас удрало обратно за кордон. Кто дает вам новых людей, лошадей, оружие?
— Мамед-хан…
— Мамед-хан! Это я слышал не раз. Расскажи мне все, что ты о нем знаешь. Носит ли он длинную бороду? Какого цвета его чалма?
— Не знаю.
— Но ведь ты служил в его банде!
— Никто не должен видеть лицо Мамед-хана. Старый человек, святой человек.
— Какой конь под ним?
— Ох, он не джигит, — вздыхает пленный. — Старый человек, святой человек…
Котельников резко встает. Скрипят командирские ремни, обхватывающие его высокие худые плечи. Напрасный допрос. Похоже, что басмачи в самом деле не знают, кто их хозяин.
Узкой тропкой Котельников
У самого дома Котельникова настигает верховой.
— Товарищ комендант! — кричит он не спешиваясь. — Мамед-хан! Двести сабель… Перешли границу… Убит начальник заставы…
Что заставило сесть в седло «святого человека»? Неудачи, которые привели в ярость, его начальство? Или слепая ненависть к русским? Или, быть может, вспомнил он стародавние времена, Африку и себя, молодого, в пробковом шлеме, с винчестером в руках, под тонкий напев сигнального рожка ведущего роту в атаку против толпы беззащитных бурских женщин?..
Наутро в коротком рапорте Котельников сообщил начальству, что басмаческая шайка, вторгшаяся на советскую территорию, уничтожена. Главарь шайки — агент иностранной разведки, так называемый Мамед-хан — убит. Подлинное имя разведчика — Реджинальд Чейз.
Котельников не мог ошибиться. Разве он мог забыть черты лица «хромого портного» — убийцы Петра Карамышева?
Но для того чтобы цепь воспоминаний была нераздельной, память Котельникова должна совершить еще один стремительный скачок через десять лет.
Август 1940 года. В Москве, в служебном кабинете Котельникова, дает показания шпион с паспортом на имя Ивана Ивановича Иванова.
Еще на заставе, пойманный пограничниками и осознав провал, он обстоятельно рассказал о своем путешествии. В кабинете Котельникова он был еще более откровенен и назвал фамилию своего шефа:
— Сэр Реджинальд Чейз. Да, да, сэр Реджинальд Чейз — большой специалист по русским делам. Что? Но это совершенно точно: его имя Реджинальд Чейз.
V
Еще не рассвело, когда генерал вызвал начальника заставы. Фокин, как всегда, выглядел свежо, и, как всегда, его лицо было приветливо.
Войдя, он сразу заметил, что генерал не отдыхал. Постель была даже не смята. Горел не ночник, а верхняя лампа. В ее жестком свете лицо генерала с глубоко запавшими глазами казалось обтянутым пергаментом. Котельников сидел за столом прямой и неподвижный.
— Товарищ Фокин, попрошу привести нарушителя в канцелярию заставы.
— Слушаю, товарищ генерал.
Котельников вынул из кармана плоский флакон с одеколоном, смочил платок и несколько раз энергично провел им по лицу. Затем, открыв форточку, он проделал несколько гимнастических упражнений. Ветер с моря был уже не штормовой, перехватывающий дыхание, и хотя еще сильный, но ровный.
Поправив расческой волосы и усы, Котельников вошел в канцелярию, где его ожидали.
— О! Генерал! — оживился нарушитель. — Вы связались с нашим консульством? Когда меня отправят на родину?