Полк продолжает путь
Шрифт:
— Ребенок родится, никакой блокады уже не будет.
— Блокады не будет?
— Не будет, это ясно.
Ольга засмеялась. Ларин тоже засмеялся. Он был рад, что злое выражение исчезло с ее лица.
— Какой ты все-таки смешной! Ну, а если блокаду еще не снимут, тогда как?
— Никакой войны здесь не будет, — сказал он твердо. — Верь мне.
— Я тебе верю.
И дома, вечером и ночью, она целовала Ларина и все повторяла: «Я тебе верю, верю тебе». Ей доставляло какую-то особую радость повторять
А в Ларине росло новое ощущение своей силы. Главное для него было не в том, что возникло новое существо, его ребенок, а в том, что это существо — часть ее, Ольги. Он еще не ощущал радости отцовства, он гордился Ольгой и должен был быть достоин ее любви.
Утром они расстались. На обратном пути Ларин сидел рядом с водителем притихший, серьезный, молчаливый. Накрапывал теплый, совсем весенний дождик. И пахло весной, ранней зеленью, хотя был уже конец июля. И словно перепутав времена года, прорвалась гроза. Впервые за много дней почернело небо. Вздрогнули и метнулись молнии. И наконец ливень обрушился на них. Шофер зажег фары, и вода стремительно забилась в узкой освещенной полосе дороги.
Богданов ждал Ларина возле его землянки.
— Товарищ капитан, командир полка приказал: как прибудете — к нему.
Путаясь в хлещущем что есть силы ливне, Ларин добежал до штаба полка.
Смоляр сказал ему:
— Получен приказ нашему полку отдельно от стрелковых подразделений выступить сегодня из Кириков в двенадцать ноль-ноль. Район боевых порядков, — он ткнул в карту. — Ясно?
— Ясно, товарищ подполковник.
— Твой дивизион головной на марше. Ясно?
— Ясно, товарищ подполковник.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Важное здесь болото, по такой жаре не высохло!
Кто-то из бойцов произнес эту фразу, а затем все стали ее повторять. Говорили: важное болото, важнейшее болото, преважное болотище. Говорили посмеиваясь, делая вид, что это громадное болото, болотище, внушает уважение.
На эти гнилые места прибыл полк, но Ларин не замечал в людях недовольства или усталости. Напротив, он видел, что настроение людей бодрое. Сам командир полка был в духе.
Какая-то часть стояла здесь раньше. От нее сохранились землянки, запущенные, грязные. Смоляр насмешливо отозвался о командире этой части и был доволен, что бойцы не хотят жить в старых землянках и без принуждения роют новые.
— Наш брат артиллерист привык жить культурно, а не тяп-ляп — была бы крыша над головой, — сказал Смоляр. — Я приказал, чтобы в каждом дивизионе столовую строили, — прибавил он с самодовольной улыбкой.
Но что же хорошего в том, что полк прибыл на эти нездоровые места, а люди заняты тем, что роют землянки, выкачивают воду и на двухметровой глубине ставят бревенчатые полы?
«Невозможно было сейчас оставаться в Кириках», — говорил
Ленинград был рядом, и все знали, что артиллерийские обстрелы участились, что поезда, идущие в Ленинград со снаряжением и продовольствием, видны немцам с высот и легко уязвимы.
Успех июльской операции был в том, что положение не ухудшилось и еще одна попытка штурмовать город была сорвана. Но именно потому, что положение не улучшилось, никто в полку не чувствовал успеха. Новая операция поэтому воспринималась как нечто совершенно закономерное. Жизнь на позициях, в действии считалась более естественной, чем жизнь в Кириках.
Вечером Ларин обошел батареи. Работы уже заканчивались. Орудия были установлены, вырыты ровики. Ларин зашел в землянку взвода управления.
Воронков, сидя на корточках, рассказывал очередную байку. Бойцы громко смеялись. Только Чурин стоял молча, прислонившись к стенке. Сдвинутые брови, сжатый рот показались бы постороннему человеку выражением душевной замкнутости. Но Ларин знал, что это не так: просто Чурин, произведенный в сержанты, напустил на себя солидность.
У Сарманова рука все еще на перевязи.
— Не беспокойтесь обо мне, товарищ капитан. Пойдем в бой, я эту повязку брошу. — Взгляд у Сарманова, как всегда, решительный.
К Ларину подошел Богданов.
— Разрешите, товарищ капитан…
— Давай, старшина, что у тебя нового?
Богданов мнется.
— Довольно деликатное дело, товарищ капитан. Потише, Воронков! Целый вечер гогочут, товарищ капитан…
— Ну что ж, выйдем.
Выйдя из землянки, Богданов для верности оглянулся, затем откашлялся и наконец таинственно зашептал:
— Трое бойцов из стрелкового батальона, что с нами в окружении были… Такое деликатное дело, — и, не глядя на Ларина: — трое суток в нашем дивизионе живут.
— То есть как это «живут»? — спросил Ларин настораживаясь.
— Не мог раньше доложить, товарищ капитан. Вы в городе были, на марше — опять невозможно. Три человека, товарищ капитан. Пехота. Желают остаться в дивизионе. Так сказать, продолжать службу в артиллерии. Мы ж воюем, а полк их еще в Кириках на отдыхе. Рапорта подали. Однако живут без аттестатов. Неудобно.
— Почему не направили обратно в батальон? — перебил его Ларин строго.
— Нельзя прогнать, — покачав головой, сказал Богданов. — Вместе с нами терпели и теперь желают вместе служить.
— Богданов, Богданов, подведешь ты меня под выговор. И так нам с тобой обоим всыплют…
— Все понятно, — весело сказал Богданов. — Я это чувствую. Разрешите доложить: герои люди.
— Знаю, — сказал Ларин. — Это я знаю. — И вдруг сорванным голосом крикнул: — Ну, хватит об этом! Можете идти, товарищ Богданов! — И вслед ему: — Людей кормить! И никаких аттестатов! Еще артиллерист называется…