Полковник Гуров. Компиляция (сборник)

Макеев Алексей Викторович

— Берем на контроль? — спросил Гуров.

— Я полагаю, что лучше непосредственно поработать вместе с оперативниками МУРа, — предложил Орлов. — Займитесь вы с Крячко.

— Хорошо, будем представителями Главка, — согласился Лев. — Кураторами.

Крячко с оперативниками МУРа Гуров отправил на место преступления, чтобы они еще раз обследовали часть сквера, где было найдено тело Курвихина, а заодно попытались найти свидетелей. Ведь бывают же люди, которые любят вечерами пробежаться по пустынным аллеям или выгуливают там свою собаку. А могут быть и те, кто в это время суток изо дня в день проходит именно этой дорогой домой, или на работу, или по другим делам. Кропотливое,

трудоемкое и неблагодарное занятие. Неблагодарное потому, что часто не дает результата. Но делать эту работу надо, потому что один найденный свидетель может повернуть розыск совершенно в ином направлении. Очень легок соблазн махнуть рукой, полагая, что и так все ясно, что все равно никого и ничего не найдешь. И тут старый друг и неизменный напарник Станислав Крячко просто незаменим. Он умеет делать эту работу, умеет ее грамотно организовать и, главное, не дать оперативникам расслабиться.

— Здесь? — указал Гуров на несколько выстроенных в ряд элитных домов.

— Здесь. Вон в том доме, — кивнул майор Шалов, старший оперуполномоченный МУРа, который занимался делом Курвихина.

— Как они вели себя утром при опознании?

— Хорошо держались. Дочь, чувствуется, деваха с характером. Губы скривит, вся, как камень, а глаза сухие.

— Реакция на стресс бывает без слез даже у плаксивых людей, — возразил Гуров.

— Согласен, — кивнул Шалов, сворачивая к нужному дому. — А вот супруга меня поразила. Сами посмотрите на нее. Понимаете, Лев Иванович, я все время никак не мог избавиться от ощущения, что она смотрит на тело мужа, как на закономерный результат чего–то. Такие у нее усталые глаза, такое смирение с произошедшим, будто она все время чего–то подобного и ждала.

Гуров, прежде чем встречаться с близкими погибшего Курвихина, первым делом ознакомился с протоколами опознания тела родственниками и протоколами допроса следователем. Но такова работа сыщика: все нужно увидеть своими глазами, услышать своими ушами, составить свое собственное впечатление, даже если ты и работаешь по этому делу по заданию следователя. Он главный, он ведет расследование, а оперуполномоченный помогает ему при следственных мероприятиях, используя свои оперативные возможности и инструменты. Гуров был свободен от заданий следователя, что давало ему большие возможности работать самостоятельно, на свое усмотрение.

Шалов протянул руку к звонку возле входной двери, но, увидев, что она приоткрыта, толкнул ее, и они с Гуровым оказались в большой и очень уютной прихожей с полами из темного ламината и несколькими массивными настенными светильниками. Светильники были выполнены в стиле примерно XVIII века и выглядели почти бронзовыми.

— Здравствуйте! — Шалов прошел к арке, ведущей в гостиную, где появилась высокая женщина, зябко кутавшаяся в большую шаль. — Это я звонил вам снизу. А это — полковник Гуров, Лев Иванович. Алла Васильевна, мы хотели с вами поговорить.

— Я понимаю, — бесцветным голосом ответила женщина и посторонилась, приглашая гостей войти.

Жена Курвихина смотрела на полицейских, но, кажется, не видела их. Тем не менее Гуров решил пока не приглядываться к ней пристально, чтобы не напугать, не насторожить или вселить в нее неподходящие мысли. Он по опыту знал, что женщины в таком вот состоянии очень мнительны. И одно неосторожное слово или взгляд могут лишить тебя ее доверия, а то и просто настроить враждебно. Неадекватность поведения и психологии женщины в минуты горя можно сравнить лишь с неадекватностью беременной. И там, и здесь организм и психика находятся в состоянии жесточайшего стресса.

Гостиная была большая. Слева дверь, ведущая в кухню, большой плоский аквариум,

потом еще одна дверь, наверное, в спальню. Справа пол поднимался пандусом и уходил к окнам во всю стену, за которыми виднелась огромная лоджия. Темная отделка стен и бесшовный натяжной потолок создавали какое–то давящее ощущение. Или это просто казалось так из–за Курвихиной?

— Проходите. — Женщина показала рукой на большой диван, стоявший у окна, медленно подошла и уселась в кресло напротив.

А ведь она еще молодая, подумал Гуров, лет сорок, наверное. Ноги красивые, фигурка приличная, не располневшая в талии. Шея точеная, и волосы совсем… впрочем, волосы можно и покрасить. А вот лицо у Аллы Васильевны старое. Серое, скорбные морщины вдоль рта и у глаз и взгляд потухший. Вот она повернула голову к окну и уставилась на крыши соседних домов. О чем думает? Если включить воображение, то, скорее всего, о полете. Разбежалась бы и полетела… Да, тут и до суицида недалеко.

— Алла Васильевна, — кашлянув, чтобы привлечь к себе внимание, заговорил Лев, — мы с майором Шаловым будем заниматься делом о гибели вашего мужа. Скажите, он в тот вечер говорил, куда собирается ехать?

— Нас уже спрашивали… Сказал, что ненадолго по делу.

— Он что–то захватил из дома? У него было что–то в руках?

— Ключи от машины… Н-нет, больше ничего не было.

— А часто ваш муж вот так поздним вечером куда–то уезжал из дома?

Курвихина напряглась, стиснула пальцами подол халата, но выражение лица не изменилось. Только голос чуть дрогнул, когда она наконец ответила после небольшой паузы:

— Иногда. Чаще он приезжал домой очень поздно, и я не знаю…

— Алла Васильевна, а вы не догадываетесь, что это за дело, из–за которого ему пришлось уехать, и с кем он собирался встречаться?..

— На что это вы намекаете? — вдруг выпалила Курвихина, и из ее глаз хлынули слезы. Дрожащими руками она принялась запахивать халат на коленях, как будто рядом было что–то брезгливо–неопрятное. — Я не знаю… Не знаю!

Ну, ясно, с жалостью глядя на женщину, подумал Гуров. Она бы раньше расплакалась или все время вела бы себя ровно, будь все просто в их семье. А тут явно далеко не просто. Он ведь ей изменял, и она об этом знала или догадывалась. Женщину обмануть сложно, особенно если она сидит целыми днями дома одна.

Хлопнула входная дверь, в прихожей громко застучали по полу каблучки, и в гостиной появилась девушка лет двадцати пяти или чуть старше. Гуров сразу отметил, что в ее одежде слишком многовато подростковых элементов или, по крайней мере, такого, что носят девушки в шестнадцать–восемнадцать лет. И эти волосенки торчком, и пирсинг в ноздре, глаза накрашены слишком сильно, как–то нарочито. А ведь и фигурка, и черты лица, все в ней было симпатично и без этих нелепых ухищрений.

А ведь это какая–то инфантильная форма протеста, или же она просто отстает в развитии, засиделась в подростковом возрасте по причине достатка в семье и возможности ничем не заниматься, кроме получения удовольствий. С такой категорией молодежи Гуров был хорошо знаком по специфике своей работы.

— Эй, что здесь? — решительно подойдя к Курвихиной, спросила девушка. — Вы кто такие? Опять следователи?

— Мы из уголовного розыска, — ответил Гуров. — А вы, видимо, дочь…

— Нет, я сын! — язвительно выпалила она. — А то по мне не видно!

— Видно, — вмешался Шалов. — Видно, что вы агрессивно настроены и пытаетесь грубить. А мы, между прочим, занимаемся розыском преступников, которые…

Гуров незаметно толкнул майора рукой в бок, но было поздно. Девушка разошлась, почувствовав давление и нравоучительный тон. Точно, инфантильность!