Полковник Империи
Шрифт:
Мог ли он так поступать? Конечно мог, хотя это и выглядело фарсом. Более того, был немаловажный момент с его личным международным положением. После того как он захватил в плен Виктора Эммануэля и декларировал от его имени выход Италии из войны на стороне Центральных держав с переходом на сторону Антанты, той пришлось спешно и срочно подтверждать его полномочия. Чтобы не терять момент. Ведь проволочка могла позволить австро-венгерским войскам отойти с границы. Поэтому, декларируя низложения королевства Италия Максим фактически говорил устами особо уполномоченного от всех стран Антанты для проведения переговоров с этим королевством.
Что
Бенедикта XV он так же не забыл, назначив Верховным понтификом Римской Империи. Выборы же монарха предложил отложить до конца войны, через всенародный референдум…
А журналисты-то записывали. Тщательно и кропотливо. И это было хорошо, потому что уже через два-три часа вся Италия будет знать о том, что произошло. Примет ли она эти преобразования? Неизвестно. Но шуму будет до небес. И просто так это уже будет не остановить. Многие свяжут возрождение Римской Империи с легитимацией претензий на австрийские земли. Это несложно. Да и король был весьма непопулярен в народе.
И тут кашлянул Бенито, привлекая к себе внимание. Он стоял рядом, и он тоже хотел должность в магистрате. А Максим его «забыл».
— Ах да, чуть не забыл! — Нарочито наигранно хлопнул себя по лбу Меншиков. — Друзья, осталось наградить настоящего героя Италии. Человека, который при приближении неприятеля побежал к нему, дабы предложить свои услуги, предавая присягу, данную перед лицом Господа Бога. Человека, который, увлеченный собственными сиюминутными интересами предал свою Родину, свой народ, свою партию и своего короля. Человека, который срывал подготовку Рима к обороне. Человека, который указал, куда бежал его король. Человека, который поддавшись примитивной лести отринул ценности своей партии. Человека, который ради своих амбиций и жажды власти возжелал положить на кровавый алтарь весь свой народ…
И чем больше говорил Максим, тем большая тишина устанавливалась в зале. Когда же он замолчал — показалось, что только напряженное дыхание толпы людей и биение их сердец — единственный источник хоть какого-то звука. Где-то в зале пустили газы, что оказалось отчетливо слышно в этот момент.
— Да, вы правы, — произнес Меншиков и плавным движением развернувшись к Дуче, он выхватил пистолет и направил стволом Бенито прямо промеж глаз. — Вот ваша награда, друг мой. — Произнес он и выстрелил.
И тело Дуче упало навзничь, как подкошенное, обрызгав кровью кого-то из его ближайших спутников. Пару раз дернулось и затихло. Спокойным и уверенным движением Максим убрал пистоле в кобуру и повернулся к Папе.
— Вы чем-то обеспокоены? — Поведя бровью, спросил наш герой.
— Боже! Вы убили человека… В Храме…
Немного подумав наш герой, вновь достав пистолет протянул его побледневшему как полотно Бенедикту. Рукояткой вперед.
— Вы — Верховный Патриарх Римской Империи. Вы —
Пауза. Долгая и вязкая. Бенедикт даже не попытался протянуться к пистолету. Он с каким-то обреченным видом смотрел то на пистолет, то на труп Муссолини, вокруг которого потихоньку расплывалась кровавая лужа. Потом он закрыл лицо руками. Потер его. Помассировал виски. И тяжело вздохнув произнес:
— Уберите пистолет. Вы правы. Он изменник, предатель и мерзавец, что баламутил народ. Одного не пойму — зачем его было убивать здесь? В Храме?
— Виноват. Готов понести наказание. — Спокойным, уверенным тоном произнес Максим, убирая пистолет.
— Наказание?
— Епитимья, обет, — пожал плечами Меншиков. — Я готов искупить свое прегрешение.
— Даже не знаю, — покачав головой ответил растерянный Бенедикт. Отправлять боевого командира молиться и каяться было глупо. Сажать на строгий пост — безумно. Но как его еще наказать? Обязать паломничество в Иерусалим? Не к месту. Нужно было что-то что будет неприятно, сложно, но обыденно и реально. Иначе какой смысл в обете? Ношу надо давать по силам, чтобы не дискредитировать идею. — Вы курите? — Принюхавшись, поинтересовался Бенедикт. — Да, вы курите. — Повторил он уже утвердительным тоном. — Вот вам и наказание. Дайте обет, что более никогда не вдохнете табачного дыма по доброй воле.
— Клянусь, — приложив руку к сердцу, ответил Меншиков с трудом сдержав улыбку.
Он боролся с курением у подчиненных, а сам с зимы начал себе позволять. И много. Но это мелочи. Главное — табачный диктатор. Ведь грех убийства в храме ему по сути отпустили за «понюшку табака». Ну, не понюшку, а покурку, но роли принципиальной это не играло. Смешно. Ему было смешно. Бенедикт заметил эти эмоции, тщательно сдерживаемые нашим героем, но вида не подал. И вернулся как ни в чем ни бывало к торжественной части, благословив и освятив возрождение древних и славных традиций.
А потом был банкет. Стихийный.
Максим довольно скоро уединился и сел пить вино. То самое, которое использовали здесь для причастия. Дорвался. И да, это был не кагор [11] , а хорошее, натуральное вино. Пил. И бренчал на гитаре, выдавая фееричные фрагменты песен на разных языках…
Это был самый странный день в его жизни. Даже там, в августе 1914 года, когда он появился в траншее в Восточной Пруссии, все не выглядело настолько… необычно. Там была война. Простая и понятная. Здесь же… какая-то феерия.
11
Здесь есть неточность. Максим знаком с кагором, производимым по рецептуре конца XX — начала XXI веков, когда это было по сути не вино, а виноградный сок, разбавленный ректифицированным спиртом. То есть, по старой христианской традиции совершенно непригодный для причастия напиток, ибо там требовалось чистое, натуральное вино без всяких примесей, зато он получался дешевый в производстве, что вело к серьезному сокращению расходов на ритуале причастия.