Полковник Коршунов
Шрифт:
В четвертом и пятом письмах Лена жаловалась на то, что Коршунов не отвечает ей, и тон этих писем был печальный.
Шестое письмо было совсем короткое. Лена была обижена молчанием Коршунова и извещала его о том, что больше писать не будет.
Все шесть писем кончались московским адресом Лены, а в шестом письме адрес был многозначительно подчеркнут три раза.
Коршунов ничего не ответил Елене Ивановне. Писать ей было нечего. Но ее письма он сохранил, и о ней у Коршунова осталось хорошее воспоминание. Собственно, дело было не в ней, а в том, что вечер, когда Лена читала стихи, и ночь после этого Коршунов считал чуть ли
9
Однажды, рано утром, дежурный доложил, что Коршунова вызывают по телефону. Голос Кузнецова еле слышно говорил в трубку полевого телефона. Разговор прерывался, и тогда телефонист яростно крутил ручку аппарата и ругался с другим телефонистом на линии.
Под конец разговора Кузнецов сказал, что в округ, по всей вероятности, пришлют путевку на одно место в Академию Генерального штаба и что эта путевка предлагается Коршунову. Так вот, хочет ли Коршунов идти учиться и сможет ли подготовиться к экзаменам? Коршунов, прикрывая трубку ладонью, крикнул, что он очень рад и, конечно, очень хочет учиться.
Потом разговор прервался, и связь наладить больше не удалось.
Несколько дней после этого Коршунов мечтал об Академии.
Как-то ночью, проверив дозоры на участке и возвращаясь в крепость, он снова вспомнил о Захарове. Вот то, о чем говорил Захаров. Академия! Настоящее учение, настоящая теория, настоящие знания. Коршунову казалось, что вся его жизнь до сих пор была подготовкой, основанием для новой большой и серьезной работы, для Академии. Разговор с Кузнецовым, казалось, замыкал логическую последовательность всех последних событий. Коршунов вспомнил, как Захаров говорил ему о том, что он, Коршунов, прожил один кусок своей жизни. Вот начинается и второй кусок.
Коршунов представлял себе, как он будет жить в Москве и учиться в Академии. Прочитанные книги вспоминались ему. Вспоминалась Москва. Будущее представлялось не очень отчетливо, но интересно и заманчиво.
Басмач, не чувствуя поводьев, сам выбирал дорогу. Светила луна, и смутно белели песчаные холмы. Тень коня и всадника, удлиняясь и сокращаясь, бежала у ног Басмача. Покачиваясь в седле, Коршунов задумчиво улыбался.
Утром вместе с почтой пришел пакет от Кузнецова. В пакете была печатная программа приемных экзаменов в Академию.
Коршунов унес программу в свою комнату и внимательно прочел ее.
Программа была длинная. Она едва умещалась на ста страницах убористой печати.
Чем больше Коршунов читал, тем яснее он понимал, что не сможет подготовиться к экзаменам за тот срок, который оставался. Оставалось меньше трех месяцев. Мечты рушились.
Коршунов дочитал программу до конца и долго сидел неподвижно.
Комната Коршунова была крошечной каморкой. Глинобитные стены, низкий глинобитный потолок, земляной пол, и вместо окна пролом в половину одной из стен. В пролом открывался печальный вид на ровные, невысокие холмы с редкими кустиками саксаула. Раскаленный воздух дрожал и струился. Холмы шли один за другим всюду, куда хватал глаз, и вдали растворялись в желтом пыльном тумане. Мелкая пыль летала в воздухе. Пыль попадала в уши, в рот, в глаза. От пыли нигде нельзя было скрыться. Стены в комнате Коршунова были во многих местах пробиты пулями, и штукатурка осыпалась. Через пролом в стене Коршунов видел, как красноармейцы вели поить лошадей. Кто-то из красноармейцев запел, и долго
Ходила младешенька по борочку,
Брала, брала ягодку-земляничку,
Наколола ноженьку на былинку.
Болит, болит ноженька, да не больно.
Пойду к свету-батюшке да спрошуся,
У родимой матушки доложуся:
Пусти, пусти, батюшка, погуляти;
Пусти, пусти, матушка, ягод рвати...
Целый день Коршунов был мрачен. Вечером он приказал оседлать Басмача. Он вернулся поздно ночью, и Басмач был весь в мыле.
На следующий день Коршунов съездил в ближайшее селение. Селение было большое, и в нем была хорошая школа. В школу Коршунов и заехал. Он долго разговаривал с учителем и увез из школы пачку учебников.
В эту ночь часовой видел до самого утра свет в комнате Коршунова. Коршунов занимался. Днем свободного времени не было, и Коршунов сидел над учебниками по ночам.
Заниматься было трудно, потому что Коршунов не знал или забыл многие основные, простейшие вещи, и приходилось начинать с самого начала.
Часто целая ночь уходила на какую-нибудь задачу, и Коршунов, стиснув кулаки и грызя мундштук трубки, яростно путался в хитросплетениях бассейнов с водой, наполняемых из различных труб, или кусков сукна, которые купец должен был разрезать сложным и запутанным способом.
Но велики были воля и упорство, и к утру усталый и измученный Коршунов складывал книги, и редко случалось, что задача оставалась нерешенной.
Иногда Коршунов забывал о конечной цели, об экзаменах. Перед ним была задача, и эту задачу нужно было решить, как, бывало, нужно выиграть бой или разгадать замысел врага. Конечная цель - экзамены в Академию - была далеко, хотя к ней, к конечной цели, все сводилось.
Постепенно Коршунов втягивался, и заниматься становилось легче. Кое-что вспоминалось. В памяти возникали вещи, которым Коршунов учился когда-то, сначала мальчишкой в школе, а затем уже командиром, в кавалерийском училище. Но все, что Коршунов знал, нужно было не только вспомнить, но привести в систему, да и знаний не хватало. Срок экзаменов приближался, и Коршунов видел, что ему никак не успеть подготовиться. Все-таки он занимался, и упорство его не уменьшалось.
От переутомления он похудел и осунулся. По ночам, чтобы не заснуть, он много курил. Лицо его стало желтым, и под глазами были мешки. Днем требовалась вся его выдержка, чтобы никто не заметил усталости.
За две недели до экзаменов Коршунова вызвали в Управление на совещание командиров частей округа. Первые дни Кузнецов был так занят, что не мог поговорить с Коршуновым. Только на четвертый день после совещания Кузнецов задержал Коршунова в своем кабинете. Коршунов боялся этого разговора, потому что знал, что Кузнецов обязательно спросит, готов ли он, Коршунов, к экзаменам.
Пока Кузнецов подписывал срочные бумаги и разговаривал с секретарем, Коршунов сидел на диване, курил и мучительно думал, как ему быть. Он так ничего и не придумал, когда Кузнецов встал из-за стола и подошел к нему.
– У тебя усталый вид, Александр. Ты здоров?
– Здоров, товарищ начальник.
– В чем же дело? Правду говори.
– Правда, все в порядке. К экзаменам готовился.
– Ну, и подготовился?
Коршунов молчал.
– Так как же? Готов ты к экзаменам?
– Честно говоря, не очень, товарищ начальник. Наверное не могу сказать, но, конечно...