Полковник милиции Владислав Костенко. Книга 4. Репортер
Шрифт:
– Единственный, – ответил я. – И с ним эксперимент закончился.
Маркарян удовлетворенно кивнул и заказал себе еще один кофе:
– Очень важная информация, Ваня. Ответь мне в таком случае: кому мог угрожать успех его эксперимента?
– Рустем Исламович Каримов прямо говорит: «Бюрократии…»
– Каримов? Это Предсовмина?
– Да.
Маркарян недовольно поморщился, отсёрбал серыми, нездоровыми губами курильщика пену с кофе и заметил:
– Не надо дозировать информацию, Ваня. Мне неинтересно фантазировать. Надо выдавать полный залп, все, что у тебя есть. Тогда будем на равных.
– Каримов считает, что сейчас выстроился коррумпированный
– Вот что, Ваня… Ты не ходи к Кузинцову… Или если уж идти, то по-хитрому: «Пишу статью о вашем шефе, человек отвечает за огромный участок народного хозяйства, строительство – наш прорыв, что думает о будущем тот, от кого зависит реформа и перестройка…»
– Хочу жить не по лжи, Геворк Аршакович…
– А я, выходит, только и мечтаю существовать как Змей Горыныч?! Почему вы, молодые, так горазды на обиды?
– Я же правду сказал…
– Думаешь, твоя правда не может обидеть собеседника? Не обижает только абстрактная правда. А она отстаивается по прошествии времени, единственно истинный критерий правды – годы, Ваня… Кто сказал, что журналистика бескровна? Я сломан оттого, что начинал в ту эпоху, когда ценилась эластичность совести. Я был полон идей, как и ты, ярился на бардак, тупость, страх, а сделать ничего не мог… И нечего валить на цензуру – внутри каждого сидел цензор, это самое страшное… А сейчас, когда настало то время, о котором все мечтали, я оказался пустым, меня выжгло изнутри… Ваше поколение еще не до конца сломано, ты в газете шесть лет, из них два года упало на гласность, вам потомки памятник воздвигнут в центре столицы: «Правде – от благодарных сограждан»… А мы… Удобрение, коровяк. Я бы не смог себя переступить, я бы не пошел на комбинацию во имя правды… Ты – можешь. Пока что – во всяком случае… Попробуй переть на Чурина, но, думаю, тебя к нему не пустят. Тогда хитри с Кузинцовым. И – набирай информацию, Иван, дои его… А я постараюсь тебе помочь через друзей… Нас начнут гнать метлою года через три, когда сровняется шестьдесят, и, кстати, правильно будут делать, но пока мы готовы служить вам, вроде бы как замаливать собственные грехи.
Назавтра секретарь сказала, что товарищ Чурин эти два дня будет занят на научной конференции, затем он выезжает на Украину, так что лучше бы мне позвонить в конце следующей недели.
– А товарищ Кузинцов остается в столице? – спросил я. – Или будет сопровождать шефа?
– На Украину он, конечно, полетит с Арсением Кирилловичем, а эти два дня Федор Фомич на хозяйстве, можете связаться, дам прямой телефон.
…Кабинет Кузинцова был маленький, но обжитой: деревянные панели, дубовые подоконники, изящный столик с кофейником, интересные книги в стеллажах (не те, что торчат в иных начальственных шкафах, – обязательные тома избранных произведений, справочники, несколько альбомов и уйма нечитаных брошюр) – Достоевский, Гоголь, Шолохов, Сергеев-Ценский, томики всемирной литературы, поэзия Смелякова, Рубцова, Ахматовой, фотоальбомы о памятниках архитектуры Смоленска, Пскова и Новгорода.
И сам Кузинцов тоже был обжитым, кряжистым, доброжелательным. Только мне показалось странным, что помощник заместителя министра носил волосы, словно хиппи, до плеч, и то и дело оглаживал бородку и усы, – я привык к тому, что аппаратчики тщательно подстрижены, подчеркнуто скромны в одежде, ничего выделяющегося, устойчивый стереотип одинаковости.
– Нуте-ка, давайте, давайте, – окающе рассыпая быстрые слова, приветливо начал Кузинцов, – помогу, чем могу, преклоняюсь
– Какой я пишущий, – я начал неторопливо прилаживаться к собеседнику. – Я репортерящий… И вопрос у меня крутой: что мешает перестройке в вашей отрасли?
– Эх, милый мой человек, да вам блокнота не хватит записать все наши беды! Бюрократия, страх мыслить по-новому, неумение быть инициативным… Это – главное. Но есть и объективные причины… Дрянная оснащенность промышленности, перебои в поставках, нехватка цемента, пролетов, шифера – а как без этого строить?
– Про то, что плохо, сейчас знают все… Какова программа? Где выход из прорыва?
– Простите за стереотип, но выход я, как и все, вижу в повышении сознательности, каждодневной воспитательной работе, разъяснении смысла перестройки, ну и, конечно, в рычагах материального стимулирования…
– А что важнее? Повышение сознательности или материальное стимулирование?
Кузинцов как-то странно покрутил головою, потом, кашлянув, заметил:
– Эти понятия нерасторжимы. Перекос в одно из двух направлений чреват неуправляемыми последствиями…
– А как же бытие, которое определяет сознание?
– Надо быть тщательным в формулировках… Не просто бытие, но именно общественное определяет уровень сознания… Следовательно, общественное бытие включает в себя и сознательность.
– Ну, а если резче: «человек есть то, что он ест»? Как быть с этим постулатом?
– Сразу видно, что со мною беседует сторонник «деловых людей».
Сказал он это с несколько сострадательным сожалением, которое таило в себе затаенную снисходительность.
– С вами беседует марксист, – ответил я. – Если все ставить на сознательность, уповать на идеальное в человеке, – тогда пришло время заключить конкордат с Ватиканом и Загорском, там испокон веку материальное считалось суетным, только идея, духовность… Но ведь сытые свободные люди на баррикады не выходят, только голодные.
– И Сусанин, и Каратаев были крепостными, то есть, по вашей логике, голодными и бесправными, однако же шли на баррикаду, но только не против отчизны, а за нее.
– Экстремальность ситуации, борьба с иноземными захватчиками – не довод в споре… Разин и Пугачев, кстати, придерживались иной точки зрения… Да и теорию пораженчества в войне империалистов не кто-нибудь выдвинул, а Ленин…
– Ах, молодежь, ах, спорщики, – Кузинцов мягко улыбнулся, – куда уж с нашим склерозом за вами угнаться, сразу осадите! Не подумайте, что я противник материального стимулирования… Обеими руками – «за». Могу познакомить с приказами, только что подписанными товарищем Чуриным: смелее премировать передовиков, не бояться увеличивать заработки рабочим. Но вы же знаете, какая рутина противостоит нам – особенно на местах. Люди живут прежними стереотипами, боятся, как бы кто не разбогател… Такой уклад мышления в один день не поломаешь.
– А сколько дней кладете на то, чтобы этот уклад поломать?
– Я боюсь слова «ломать», товарищ Варравин, – ответил Кузинцов после долгой паузы. – Вы ведь не застали ломок. А я пережил. Упаси вас бог от крутых ломок, лес не рубят, а щепки летят…
– Ваша заработная плата зависит от успеха отрасли?
– Да никак! Ежеквартальную премию служащим кое-как натягиваем, но прямой связи нет, этот вопрос в процессе исследования… Может, вас интересуют конкретные эпизоды? Я готов помочь в меру сил, какие-то имена – передовики, отстающие, ворюги, анализ их деятельности, – мы внимательно следим за происходящим в отрасли.