Полковник трех разведок
Шрифт:
– С вами приятно иметь дело, господин Ангел Бош из Триеста.
– Полезно иметь дело – так будет точнее. Причем с каждым днем пребывания в «Горном приюте» вы будете убеждать с этом всё сильнее и сильнее.
– Как и в том, очевидно, что с каждым днем мы будем всё более полезными друг другу, – вежливо склонил голову Доновэн, нисколько не сомневаясь, что их будущий союз освящен джентльменским соглашением.
Москва. Военно-воздушный атташат при посольстве США.
Апрель 1961 года.
Все
…С изучением материалов папки-досье русского полковника Пеньковского атташе не спешил.
Даже после того, как Дэвисон завершил изложение тех сцен из мемуаров, которые связаны были с Алленом Даллесом и Уильямом Доновэном, полковник продолжал удивленно смотреть на него. Нет-нет, не потому, что восхищался его памятью, поскольку в данном случае восхищаться было нечем. Просто, забыв о швейцарских страстях Дэвисона, он все еще поражался наивности поступка Пеньковского, о котором только что прочел в его досье и который явно недостоин был столь опытного разведчика и дипломата.
– Как он вообще решился изложить все то, о чем вы здесь говорили, в письме, которое намеревался передавать сюда, в американское посольство? – наконец прорезался голос у Малкольма. Причем на фоне мемуарных швейцарских событий это обращение к «шпионскому ходатайству» русского полковника показалось помощнику атташе угрожающе неожиданным.
– Вот именно, в американское, столь плотно, как никакое другое, опекаемое сразу несколькими русскими и не только спецслужбами, – на «автомате» отреагировал он.
– Причем передавать через случайного знакомого, из рук которого оно в тот же день могло оказаться если не в ГРУ, то уж точно в куда более «доступной» для гражданского контингента конторе, именуемой КГБ?
– Вот почему в данном случае можно понять и реакцию второго секретаря посольства, и парней из Европейского бюро ЦРУ, – подкладывал поленья в костер подозрительности и недоверия Дэвисон.
– Нет, в самом деле: первое, что бросается в глаза после знакомства с этим посланием – самоубийственная наивность его автора. Именно… самоубийственная. Если бы на подобный риск решился кто-то из политических противников московского режима, из бывших политзаключенных или просто из круга деятелей, ненавидящих коммунистов, – это еще как-то можно было бы объяснить; ну, хотя бы отчаянием затравленного человека.
– На роль которого, – воспользовался мимолетной паузой помощник атташе, – полковник Пеньковский подходит менее всего.
– На роль которого ваш, Дэвисон, русский агент-полковник Пеньковский – сотни раз проверенный, получивший доступ к самой секретной технической документации, – вообще не годится. Ни в какой ипостаси.
– Что совершенно очевидно, сэр.
– Странно, что советские «чекисты» до сих пор не поняли, с какого рода сотрудником имеют дело. На них это, прямо скажем, не похоже, – неожиданно перешел на русский Малкольм. Усиленно изучая этот язык, полковник тем не менее крайне редко прибегал к нему даже в общении с русскими, предпочитая пользоваться услугами
– Ну, теперь-то уж, когда Пеньковским британцы занялись вплотную, «чекистского прозрения» ждать придется недолго, – проворчал Дэвисон на английском, не решаясь испытывать шефа на знание языка стратегического противника.
– И все же… – возвращался атташе в своих размышлениях на исходные позиции. – На данном этапе вербовки обращение Пеньковского следует воспринимать то ли как попытку наглой провокации, то ли как проявление амбиций зарвавшегося чиновника, решившего, что ни в разведке, ни по линии делового прикрытия никакого служебного продвижения его уже не предвидится. Что в моих рассуждениях «не так», капитан?
– Они, как всегда, безупречны, сэр.
– Тогда чего вы тянете?
– Позвольте напомнить, сэр, что встреча состоится завтра.
– Предполагаете, – проигнорировал это уточнение Малкольм, – что вербовочная встреча британского бизнесмена-агента Винна с полковником ГРУ Пеньковским может состояться без вашего, скажем так, сочувственного присутствия?
– Даже трудно представить себе нечто подобное, сэр. Естественно, я должен побывать в отеле «Националь», нанося, как вы изволили выразиться, исключительно «сочувственный» визит.
– Не сомневаюсь, – напутствовал его атташе, – что в любом случае мы попытаемся вытряхнуть из британских коллег все, что способно представлять для ЦРУ хоть какой-то интерес. И все же дайте понять этому русскому полковнику, что в отношениях с американской разведкой тоже все не так уж безнадежно.
Выходя из кабинета атташе, Дэвисон улыбнулся и философски покачал головой. Ему всегда импонировала манера общения полковника. Особенно его способность поражать собеседника «глубиной» своих логических размышлений.
– Дайте ему прочувствовать, капитан, – бросил вслед своему помощнику Малкольм, – что единственной разведкой, которой по-настоящему стоит продавать свою информацию и продаваться самому, является американская – мощная, интеллектуальная, способная защитить таких «русских отщепенцев», как он, всей мощью сверхдержавы. Что в моих рассуждениях «не так», Дэвисон?
– Теперь они изысканно безупречны, сэр. Но ведь не станем же мы «перевербовывать» этого русского полковника у британцев.
– У своих коллег из Туманного Альбиона? Как вы могли предположить такое?! Никогда! В конце концов, это было бы не по-джентльменски.
– Но когда Пеньковский почувствует, что пора «рвать когти», он сразу же сообразит, что укрываться в Штатах куда надежнее. Так почему бы, решит он, к тому времени не обзавестись чином полковника американской армии, включительно с мундиром и удостоверением личности?
Услышав это, атташе замер с приоткрытым ртом. Наконец-то утренняя дрёма ушла, и капитан Дэвисон начал открываться по-настоящему.
– Уже отчетливо вижу, как «вражеский агент» Пеньковский входит в здание Главного разведуправления Генштаба Вооруженных cил СССР в мундире полковника военно-воздушных сил США. На зависть многим своим коллегам.