Полководцы и военачальники Великой Отечественной. (Выпуск 3)

Киселев А. Н.

Пожалуй, именно это обстоятельство, эта встреча особено ярко запечатлела тот день в его памяти. Потому что признание одним из солдат равного со своим боевым товарищем права на награду означало, что он признает за ним и равную долю в их общих усилиях по защите Родины, равную ответственность, с которой исполняют оба они свой воинский долг перед ней. А это превыше всего почитал в советском человеке Кирилл Афанасьевич.

Есть высшее из всех гражданских прав: Во имя жизни встретить ветер боя…

Эти строки, прочитанные в каком-то толстом журнале вскоре после советско-финляндской войны и принадлежавшие, насколько помнилось, Степану

Щнпачеву, жили в его сердце. Ни в чем он не поступился, чтобы собственную судьбу в лихую годину мерить иной мерой. Поэтому рядом с ним воевал его сын – лейтенант Владимир Мерецков (ныне Владимир Кириллович генерал армии). С января 1942 года и до конца войны с небольшими перерывами находилась на фронте и жена Кирилла Афанасьевича. Вместе с другими медицинскими работниками Волховского фронта Евдокия Петровна Мерецкова проверяла состояние работы в госпиталях, оказывала помощь врачам.

Ни себя, ни членов семьи он не выделял из общего строя. Осенью 1942 года в расположении одного из полков у переднего края командующий Волховским фронтом с группой сопровождавших его офицеров попал под сильный артиллерийский обстрел. Взрывная волна от разорвавшегося снаряда швырнула его на землю. Подбежавший начальник оперативного отдела помог подняться и, видно, не в первый раз стал говорить о требовании Верховного Главнокомандующего не появляться без крайней необходимости в опасных местах.

Устало посмотрев на встревоженного генерала, Кирилл Афанасьевич сказал:

– Некогда сейчас о себе думать. Обстановка-то, видите, какая?

В его словах не было и капли бравады. Он честно делил солдатскую долю с теми, кем командовал, не искал привилегий ни себе, ни своим близким.

Спустя много лет после окончания войны Мерецков счел возможным рассказать памятный, как он подчеркнул, случай, который произошел в зимний период боев за Мгу. «После прорыва ленинградской блокады, – писал он, – 54-я армия проводила операцию, направленную на то, чтобы не позволить врагу создать под Мгой сильную группировку с целью ликвидировать только что созданный коридор к югу от Ладоги. Армия нанесла удар в сторону Чудова, сумела отвлечь на себя фашистские войска, предназначенные для прорыва к Шлиссельбургу, и свою задачу выполнила. Знакомиться с обстановкой в этом районе прибыл представитель Ставки К. Е. Ворошилов. Я сопровождал его. Мы были на командном пункте дивизии, вклинившейся в расположение противника. Вдруг поднялась стрельба. Выскакиваем из землянки. В чем дело? Оказалось, что вражеский десант автоматчиков при поддержке самоходок прорвался и окружает КП. Мы, вероятно, сумели бы пробиться к своим, но, отвечая за безопасность представителя Ставки, я не мог рисковать. Связываюсь по телефону с 7-й гвардейской танковой бригадой и приказываю прислать на выручку танки. Комбриг докладывает, что все боевые машины выполняют задание, налицо один танковый взвод, да и тот после боя не в полном составе.

Делать нечего. Пока пара танков мчится к КП, организуем круговую оборону подручными силами. Несколько связистов и личная охрана развернулись в жидкую цепочку и залегли с автоматами. Минут пятнадцать отбивалась. Но вот показались наши танки. Сразу же наши бойцы поднялись в атаку, следуя за танками, смяли фашистов и отбросили на полкилометра, а потом подоспевшая пехота завершила разгром прорвавшейся вражеской группировки. Когда стрельба улеглась, в блиндаж вошел танкист, весь в копоти, и доложил: «Товарищ генерал армии, ваше приказание выполнено. Прорвавшийся противник разгромлен и отброшен!»

Ворошилов вгляделся в танкиста и воскликнул:

– Кирилл Афанасьевич, ведь это твой сын!

Климент Ефремович видел моего сына еще до войны и теперь сразу узнал его. Лейтенант Владимир Мерецков командовал танковым взводом в 7-й гвардейской танковой бригаде. Когда я звонил в бригаду, Владимир как раз подвернулся под руку комбригу и был послан к нам на выручку.

Мне нечасто приходилось видеться с сыном, но я следил за ним. До меня доходили вести, что боевую службу он

несет образцово. Теперь можно признаться, что нередко меня грызли опасения и тревога, как и всякого другого отца, чей сын сражался на фронте. А тогда старался не показывать даже и вида. Помню, на вопрос К. Е. Ворошилова: «Этот сын – твой единственный?» – я ответил: «Все бойцы тут мои дети», – но внутренне гордился сыном, что в свои 18 лет он честно и верно служит Родине. Там, на фронте, он вступил в члены нашей партии. Мне и моей жене было очень приятно узнать эту весть».

Опасения и тревога нередко терзали его, как и всякого другого отца, – он сам говорит об этом. Добавим от себя: в отличие от великого множества других отцов Мерецков, обладая властью командующего фронтом, казалось, мог бы единственного сына уберечь от того, чтобы тот водил в атаку танковый взвод, найти для него местечко и поспокойней. Но в том-то и заключается суть, что не мог, не считал себя вправе так поступить. Именно потому, что ему дано было право посылать в бой тысячи и тысячи солдат! Его сын тоже был солдатом…

Мгинские бои в конце концов лишили врага надежд на то, что ему удастся потушить спасительную для Ленинграда «Искру». С вдававшегося в наше расположение мгинского выступа вражеская артиллерия долгое время досаждала своим огнем «дороге победы» – так была названа новая железнодорожная магистраль, отлично дополнившая ладожскую «Дорогу жизни» после прорыва блокады. Особенно опасен был обстрел, который велся с поставленных на рельсы нескольких платформ дальнобойных орудий. Тогда командующие обоих братских фронтов Мерецков и Говоров пустили в дело всю имевшуюся в их распоряжении крупнокалиберную артиллерию, В поддержку ей были привлечены артиллерийские орудия, снятые с кораблей Балтийского флота. Последовал ряд мощных огневых налетов. Вражеские батареи умолкли.

Стойкой и активной обороной занимаемых рубежей летом 1943 года войска Волховского и Ленинградского фронтов с честью решили не только огромной важности задачу по удержанию в своих руках завоеванного коридора, но и другую – прочно сковали здесь немецко-фашистскую группировку, не позволив гитлеровскому командованию перебросить часть сил на Курскую дугу, где развернулась великая битва, в результате которой фашистская Германия оказалась перед катастрофой.

1944 год стал годом решающих побед Советских Вооруженных Сил на советско-германском фронте. Они осуществили серию крупнейших стратегических наступательных операций. Первой среди них была Ленинградско-Новгородская операция, в которой участвовали войска Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом и авиацией дальнего действия. Ее цель состояла в том, чтобы разгромить иемецко-фашистскую группу «Север», полностью снять блокаду Ленинграда, освободить Ленинградскую область от немецко-фашистских захватчиков и создать условия для проведения наступательных операций по освобождению Советской Прибалтики.

Частью этого совместного стратегического наступления трех фронтов стала Новгородско-Лужская операция, проведенная в течение 14 января – 15 февраля войсками Волховского фронта под командованием генерала армии Мерецкова во взаимодействии с войсками левого крыла Ленинградского фронта. Она характерна в истории минувшей войны своеобразием замысла, который заключался в том, чтобы осуществить разгром новгородской группировки противника нанесением силами создаваемой ударной группировки фронта двух ударов: главного – с плацдарма на реке Волхов и вспомогательного – из района юго-восточнее Новгорода через озеро Ильмень по сходящимся направлениям. «Ильменьская идея», по мнению Мерецкова, делала реальным окружение немецко-фашистской группировки, угроза которого должна была заставить засевшего в Новгороде врага отступить. И тогда разгром противника становилось возможным осуществить уже не на улицах и площадях древнего города, а вне его. Ставка одобрила этот замысел, и войска под командованием Мерецкова полностью его осуществили.